— Не выпускай его из дома. А меня не…
И ломанулся из дома. Без стеснения скидывая на пороге одежду, он надеялся только на чудодейственную силу леса.
В свое время, когда Лиса еще принимали за «Пару другого альфы», Дин срывался в город отдыхать телом. Гормоны били по мозгам, волк бесился, а сам Антипов от любой встречи с зарвавшимся подопечным заводился с полуоборота. Найти в городе подходящего омежку для снятия напряжения не составляло труда. Нежные мальчики млели от животной привлекательности, послушно раскрывали ротики, давали себя лапать, встали в любые позы. И абсолютно не удовлетворяли. Не хватало остроты, не хватало характера, непокорности. Омега, который бы перехватывал инициативу, вступал в борьбу на равных, диктовал свои условия, не прогибался. И покорялся, отдавая себя как награду в руки достойнейшему. Тогда Дин еще уговаривал себя не верить, что единственный, кто попадает по всем предпочтениям в десятку, находится совсем рядом, в поселении.
Возвращался Дин в совершеннейше разбитом состоянии — несколько суток в лесу, сходя с ума от неудовлетворенности, ни из кого не сделают пушистого кролю. На пороге дома, с внешней стороны, сидел бледный, замотанный, клюющий носом Юра. Мозги выключились, даже, кажется, щелчки послышались, и вот уже альфа пытается вырваться из стальной хватки сжавшихся на его горле пальцев вожака. Ревность застила глаза красной пеленой, а слишком добрые отношения Лиса с красавчиком — о да, нереальным красавчиком, даже по меркам оборотней — сейчас лишили остатков разума. Припомнились все их переглядывания, все ухмылки и шуточки.
— Иди… от… — прохрипел Юра, — сам… не выпуск…
Дин резко отпрянул, прикрыв лицо руками. Твоего папу омегу, хотелось выть, даже не в волчьем, а в человеческом обличье. Идиот, это точно: сам же попросил запереть Пару в доме и быть рядом. Юра скатился на бок и жадно, судорожно глотал холодный воздух.
— При… дурок! Даже боюсь себе представить… что ты там нафантазировал. Охранял я твоего ненаглядного! Как ты и просил.
Дин вымученно улыбнулся, подняв виноватые глаза на лучшего друга. Слова не шли, и Дин очень надеялся выразить всё взглядом. Да, перегнул палку он знатно.
— Не смотри на меня так, — Юра боднул в плечо, — должен будешь. Не каждый день можно сделать вожака должником. Но, честно, лучше бы вы, Диныч, разобрались с вашими отношениями побыстрее.
— Это, Юр, не отношения. Это пиздец.
— Ты альфа или где? Он же тоже не бесчувственный чурбан. Тоже нервничал, мебель тебе, походу, в доме ломал. Сам-то чего от него хочешь?
— А чего можно хотеть от Пары? — вышло даже грубей, чем ожидалось. Он хотел его, всего, полностью, только себе и до скончания времен.
Юрас ответил сочувствующим взглядом доктора на душевнобольного.
— Тебе харизма на хрена дана? Он же просто омега!
— Он не просто омега! — взорвался Дин. — Его ни харизмой, ни деньгами, ни фамилией не возьмешь. Мы не вместе не потому, что у меня яиц не хватает, а потому что он этого не хочет!
— Бля, ты со своими страданиями заебал уже всех педально. Поговори с ним!
— А он всё еще здесь? — недоуменно спросил Дин, вглядываясь в друга, от удивления даже игнорируя оскорбление. Юра демонстративно покрутил пальцем у виска, и, легко перепрыгнув через перила крыльца, удалился.
Дом встретил угнетающей пустотой, с Лиса сталось бы обвести своего «телохранителя» вокруг пальца и уехать незаметно: по запаху не выловишь. Но он дремал на диване в гостиной, замотавшись по уши в толстовку Дина. И это как удар под дых — просто безбожно трогательно. Альфа, улыбаясь, тихо присел рядом на корточки и провел кончиками пальцев по вискам, заправил за ухо выбившуюся прядь. Не уехал никуда, остался, что же тебе надо, хороший? Лис сморщился от щекотки и открыл глаза.
— Дин?
— Лис. Привет.
— Привет. Ты как?
— Нормально.
Лис потер глаза длинным рукавом и сел на диване, просунув ноги аккурат между разведенных коленей альфы. Дин усмехнулся, и, опустив взгляд, ласково погладил его пальцы. Лис не вырывался и молчал, не зная, как начать разговор, но потом, на самой грани слышимости, шепнул самое главное:
— Спасибо.
Слово, такое маленькое, чтобы вместить в себя все чувства — благодарность, нежность, облегчение, заботу, переживание, надежду, радость — оплело их словно веревкой, связало воедино. Больше и не требовалось, они поняли друг друга. Лис наклонился, неловко обнял за шею, не закрывая глаз, прижался губами к губам. Отстранился на секунду, выдохнул, скользнул по лицу альфы нетвердым взглядом и поцеловал по-настоящему, всеми силами показывая, что он очень хочет, но не знает, как углубить поцелуй. Дин притянул мягко, боясь спугнуть, проталкивая язык в рот Лиса, вызывая встречную сладкую дрожь, зарываясь пальцами в волосы, медленно изучая, подталкивая и не мешая своему омеге творить благодарность. Волшебство прекратилось в один момент: Лис отстранился, испуганно огляделся и вывернулся из объятий, оставляя Дин гадать, что же он сделал не так.
Разобраться, как того советовал Юра, не получалось. Все последующие дни после поцелуя омега избегал его всеми способами, даже переселился обратно в свою комнату. Вся эта беготня по кругу злила, но ставить вопрос ребром не хотелось. Лис же гордый, соберется и уедет. А Дин… Дин будет умирать. Нет, не от Связи — метку он не скоро позволит поставить — но от тоски. Неизвестно еще, что хуже.
Этот вечер ничем не отличался от других, все осенние вечера похожи друг на друга. Лис что-то ожесточенно выстукивал на ноуте, время от времени матерясь и запрокидывая голову назад.
— Чё ты там делаешь? Играешь? — выждав момент, когда Лис задумчиво захлопнул крышку, спросил Дин, отрываясь от собственных файлов.
— Не до игр мне, — отрешенно протянул Лис. — Я не приручен.
— Чего? — это было настолько неожиданно, что альфа застыл прямо с планшетом в руке.
— «Это давно забытое понятие. Оно означает: создать узы.»*
Дин с удивлением и восторгом посмотрел на пребывающего где-то глубоко в своих мыслях Лиса. Тот помолчал и так же тихо продолжил:
— «Ты для меня пока всего лишь маленький мальчик, точно такой же, как сто тысяч других мальчиков. И ты мне не нужен. И я тебе тоже не нужен. Я для тебя всего только лисица, точно такая же, как сто тысяч других лисиц. Но если ты меня приручишь, мы станем нужны друг другу. Ты будешь для меня единственным в целом свете. И я буду для тебя один в целом свете…»*
Он цитировал легко, будто книжку читал, зарывшись руками в распущенные волосы и глядя в потолок. Дин невольно залюбовался, настолько это не вязалось с образом упрямого и независимого омеги, впечатление которого он всегда производил. Но это был он, самый настоящий, задумчивый, с широко распахнутыми черными глазами и цитирующий детско-взрослую книгу. И казалось, что всё это про них, про все пары сразу.
— «… Но если ты меня приручишь, моя жизнь словно солнцем озарится. Твои шаги я стану различать среди тысяч других. Заслышав людские шаги, я всегда убегаю и прячусь. Но твоя походка позовет меня, точно музыка, и я выйду из своего»… — он запнулся, резко вскинул голову, глядя прямо в глаза и возвращаясь в реальность, — «… из своего убежища.»*
Лис смотрел испуганно, будто боялся того интереса, того обожания, которыми был пропитан взор альфы. Воздух вокруг сгустился, как-то невольно стягивая их, сокращая расстояние.