— Надо уехать в город, устроиться там на работу. Кем? Сейчас со специальностями никуда не берут. А я без образования, профессии. Городские сами все без работы мучаются, — думала она.
— Ты хотя бы за хлебом сходила, всё мать ждёте. Сидишь, дома сиднем, — забубнила пришедшая с работы мать, устало ложась на диван, — дали бы хоть перекимарить пол часика спокойно.
В магазине Николай покупал «Абсолют». Даже не повернув в сторону Любы голову, взяв спирт и большой бумажный пакет с чем-то, он спокойно вышел на улицу. Испуганная девушка, кое-как расплатилась за покупку и, решив, что Николай ушёл, вышла из магазина.
— Ну, ты как? — от неожиданности Люба вздрогнула, перед ней стоял Николай.
— Чего тебе ещё надо? — зло ответила она ему.
— Мне? В кино пойдём? Мне вчерашний фильм очень понравился, — ухмыляясь, ответил он ей.
— Совсем дурак?
— Слышь, что скажу? Я завтра назад еду, домой. Поехали со мной. Больно ты мне приглянулась.
— Пошёл ты, — Люба обошла его и пошла по направлению к дому, но Николай в два шага догнал её и, глядя исподлобья, серьёзным голосом твёрдо произнёс:
— Да, я-то пойду, но ты запомни. Я только раз прошу. Второго раза не будет. А понесёшь, откажусь от дитя. Так, и знай. И ничего не докажешь. Поняла? Смотри! Вечером к родителям приду свататься. Такое моё последнее слово.
Родителям Николай понравился. Пришёл он начисто выбритым, аккуратно причёсанным, в свежей светлой рубашке и поглаженных брюках. Поставил на стол бутылку спирта «Абсолют» и конфеты в большом бумажном пакете.
— Живём мы в достатке, — стал он рассказывать о своём благополучии на радость матери, — нам с маманей много не надо. Дом большой, хороший, хозяйство, как полагается. Я всегда при работе.
Отец с недоверием поглядывал на будущего зятя, но после нескольких рюмок, глаза его заблестели и он подобрел к этому грубоватому парню.
— Ну, что доня, поступишь ты или нет, ещё вопрос. Чего в девках сидеть, парень вроде хозяйственный и деревня его не так уж далеко, в соседнем районе.
Свадьбу решили играть в деревне жениха. Мать Любы обрадовалась появившимся вдруг хлопотам. И на предложение Николая, сразу забрать с собой Любу, под предлогом, того чтобы познакомить будущую невесту со свекровью, махнув рукой, ответила:
— Да, езжайте, дети. Конечно, мамаше надо показать невесту, да и помочь свекровке к свадьбе подготовиться.
Но вмешался отец.
— Цыц, всем, кому сказал! У меня дочь не на помойке найдена. Хочешь, сам привози мать. Ишь? Ты купец, мы продавцы. Приедешь за ней, как полагается. Не до Москвы ехать. Пятьдесят километров осилишь. Всё, баста!
На следующий день, стали готовиться к свадьбе. К белому платью, которое сшили на Любин школьный выпускной вечер, купили фату и зачем-то белые длинные гипюровые перчатки, которые давно пылились на витрине в сельском магазинчике.
— Хорошо я тебе приданное успела собрать. Смотри, одеяло верблюжье. Такое сейчас не купить. Простыни три льняные, — хлопотала мать, рыская по шкафам и сваливая в кучу разное добро.
Люба смотрела на мать с грустью.
— Выросла я, не нужна я ей уже. Все радуются. Светка сестра больше всех. Спать теперь одна будет на кровати и письменный стол весь её будет. Дурочка.
— Что-то грустная у нас невеста, — грузная телом мать села на диван рядом с Любой и шутя ударила её по коленке, — чего, мечтаешь?
Дочь положила голову на её большую мягкую грудь, обняла руками за шею. Слёзы потекли ручьём. Всхлипывая, она рассказывала о том, что с ней произошло.
— Мамочка, не отдавай меня ему. Не люблю я его.
Но мать неподвижно сидела, поджав губы и молча, задумчиво слушала её обрывочный рассказ, не выказывая ни сожаления, ни жалости к дочери. Когда Люба выдохлась и перестала плакать она, помолчав немного, тихо, но властно сказала, ударив широкими ладонями с толстыми пальцами по своим полным коленям:
— Так! Зря ты мне раньше ничего не сказала, когда он это сотворил. Уж я бы из него вытрясла! А то, девку испоганил, да мы ещё свадьбу пополам играть должны? Ну, я ему покажу! Всё до копеечки оплатит. Так, слушай меня, — обратилась она к застывшей в недоумении Любе, — отец ничего не должен знать! Поняла?
— Мама, что ты говоришь?
— А что теперь говорить? Хорошо хоть так вышло. Грех сотворил, сам же его и прикроет.
Люба в рыданиях упала на диван.
— Я не поняла? Чего ты орёшь? Орать надо было, когда он тебя по дороге раскатывал. А если б он взял, да уехал? А если ты понесёшь? На нас дитя повесишь? А людям как в глаза смотреть?
— Не хочу… я папе всё расскажу, — сквозь рыдания говорила Люба.