Решительно ничего в этих сюжетах понять Жорик не мог, но картинки дышали жизнью и очень ему нравились. А еще тетя Ира угощала его своими пирожными — на кусочек черного хлеба сыпала сахарный песок и поливала заваркой из чайника с отбитым носом.
Летними вечерами во дворе собиралась детская стая. Удивительное дело — детей из окрестных домов набиралось столько, что создавались целые ватаги, разных возрастов и интересов. Жорику только еще предстояло идти в школу в этом году, поэтому компанию ему составляли потенциальные одноклассники — Саня Сопля, толстый Дима с нерусской фамилией из соседнего дома и Татьяна из третьего подъезда — золотушная девочка с почерневшими от леденцов зубами. Сама Татьяна не выговаривала «Р», плевалась семечками и плохо умывала загорелое разбойничье лицо, но старшая ее сестра Людмила была совершенно необыкновенная.
Жорик не понимал, почему он всегда ждал, когда эта девочка с каштановыми блестящими волосами до плеч, выйдет с достоинством взрослой третьеклассницы во двор и, вздыхая, мол, — возись с вами — поведет их играть в «картошку» или еще что-нибудь. Какие могут быть мысли в шесть-то лет у скромного мальчишки? Никаких, конечно, только память предков. Коллективное бессознательное, пожалуй.
Хуже всего было предстать перед ней неловким или неуклюжим. Бегать медленнее остальных, криво кидать резиновый, отзывающийся на тумаки обиженным «бымм» фиолетовый мяч, не дай бог, размазать по щекам надутые ветром сопли — и не заметить, чтобы все смеялись.
Однажды такое геройство Жорика крепко подвело. Красуясь неудержимым бегом при прорыве обороны вражеской команды, он не заметил расстегнутого ремешка сандалии и со всего маху рухнул затылком на тротуар. Сначала ему самому показалось, что грохот был такой, будто обрушился дом. Перед глазами вспухла багровая с синим радуга вместо летнего яркого дня, а с балкона завопила бабушка:
— Оля!! Парень наш разбился!
Однако, сам Жорик не заревел. Зрение вернулось к нему скоро и совсем близко показались синие глаза девочки Люды и тонкая прядь волос защекотала нос:
— Ой… Ты как же так? Больно?
Было не больно, только шея чувствовала липкую теплую струю, и немного плыло перед глазами. Полежать бы еще, глядя на ее лицо так близко, да бабушка разогнала всех, потащила домой.
Лето 1982 года сменилось осенью и Жорика повели в первый класс. Растерянные дети озирались на праздничной линейке в поиске знакомых родительских лиц, переминались скромно на крошащихся плитах площадки у стадиона «Динамо», с недоверием поглядывая на торжественно-пафосных учителей и уже совсем взрослых десятиклассников.
Жорика взяла за холодную кисть большой мягкой ладонью взрослая девочка в белом переднике, ободряюще наклонилась, подмигнула коровьим глазом:
— Не бойся, малыш. В школе хорошо!
От нее пахло сигаретами и сладкими духами, и она вовсе не походила на третьеклассницу Люду.
Школа желтым традиционным фасадом глядела на центральную улицу. По утрам бабушка водила Жорика на уроки. Они выходили из дома, шли мимо автобусной остановки с сине-белой облупленной будкой «Союзпечати», миновали вереницу деревянных двухэтажных домов, от которых, прямо из распахнутых подъездных дверей невыносимо пахло выгребными ямами.
— Вот, у тебя дома унитаз, а другие дети в дырку в туалет ходят, — наставительно говорила бабушка, — А раньше-то так все жили.
В школе Жорику в принципе нравилось. Конечно, домой хотелось, ни о какой продленке и речи не было, но уроки были интересными и первая учительница, на счастье, оказалась женщиной доброй, к детям — ласковой.
В том году снег выпал рано, и Георгий ходил седьмого ноября с отцом на демонстрацию. Очень много людей в плащах, шляпах и беретах, с красными бантиками на одежде, шли по улицам, в основном по той центральной, где стоял родной дом. Мужчины несли транспаранты, флаги и портреты важных людей с медалями на пиджаках.
Через три дня в квартиру позвонила тетя Ира и со слезами сказала бабушке:
— Дуся, а ты слыхала? Леонид Ильич умер!!..
Жорик, как и все дети, не пошел в школу и нарисовал на бумаге, немного криво, но от души, короткий некролог: «Леонид Брежнев» 1982
И добавил пять звезд. Потому что забыл, сколько у Леонида Ильича их было на портрете. По телевизору танцевали люди в белой одежде.