— Парни, дайте выстрелить, разок еще!! Кройте их, навожусь! Минута…
Танк, подбитый на подъеме, прятался, отстреляв вокруг гранатки дыма, экипаж, видно, опытный, чинить гусеницу не спешил, степенно поворачивал башню назад, хотел нашарить у себя за левым плечом подлого ракетчика.
Спиральный след первого выстрела, однако, выдал Зорина. С правого берега по команде наблюдателей выкатилась на понтон, опасливо пробуя подтопленный мост, БМП, башня, уже повернута к поваленному дереву на другом берегу, и издалека — с километра, плотно, вперемешку с различимыми еще хмурым утром трассерами, в щепки и грязь пошла рубить из автоматической 30-миллиметровой пушки кусты, корни, и черную, жирную землю. Виктора будто хватанул кто-то за ногу у колена, дернул его, ползущего, в сторону, да и отпустил резко, бросил, покатившегося кувырком капитана в сторону от ракетного станка.
Он остался лежать на спине, в задранном на щеки бушлате с внезапно промокшим кровью, ставшим тяжелым подолом, раскинув безвольные руки, желая только поднять их к лицу, заслониться от тяжеленных водяных капель, отвесно падающих ему в раскрытые глаза. Над дождевой стеной, под пасмурными облаками, металась одинокая черная птица, искала разрыва в тучах, за которым всегда сияет солнце. Зорин держал уходящее сознание, приклеившись взглядом к этой отчаянной птице, крайним усилием ватных рук рвал из брюк расстегнутый ремень, перевалясь на левый бок, неловко, не глядя на черную глянцевую мясную культю, кое-где облепленную землей, со свистящими фонтанчиками алого кровяного сока, затягивал бедро брезентовой удавкой.
Оливковая тренога «Метиса» стоит, как ни в чем не бывало. Не попал по ней блядский БМП. Ракета установлена, осталось навестись и — дело сделано. Убившему его стрелку с фашистской машины уже не отомстить, но танк добить — еще можно. Вот только надо вытряхнуть из левой перчатки шприц-тюбик промедола, ширнуть в ногу, и доделать дело. Вдалеке вроде бы раздался свист — неужто едет наша керосинка и ведет ее молчаливый и строгий, нечаянно обиженный, твердоглазый танкист Миша? Погоди, земляк, рано еще!! Выкатишься к переправе и сожжет тебя обездвиженный, но вполне еще опасный бандеровский танк, застрявший носом кверху, влупит твоему, не видящему его за скатом берега, Т-80 в упор в нижний лист брони подкалиберную занозу — и нет больше заблудившегося геройского экипажа.
Савельев увидел, перебегая к берегу, бухнувшись на колени на бугорке, как измолотила позицию капитана из-за реки БМП, а подбитый в гусеницу вражеский танк, будто успокоившись, залязгал внутри своей дымовой завесы люками, там готовились чинить гусеницу, и остатки прикрывающей пехоты загомонили за бугром, у речки, совещались о чем-то торопливо. Мыза и Константин затихли внизу, у самого берега, переползали в кустах, меняя позицию. Вот и повоевали — остался последний козырь. Пока нацисты занялись ремонтом — надо добить танк, чтоб не напрасно погиб здоровяк-капитан, брошенный на своей ракетной позиции один на один с гадами.
— Коробка, вперед!! — прошипел Савельев в рацию, — Как слышно? Вперед, аккуратно, под бугром танк, за рекой бронемашина. Капитан наш — все…
— Понял, иду, — невозмутимо отозвался сержант и почти сразу до Савельева донесся свист Т-80, приближающийся, летящий окрест, отражаясь от оврагов, уносящийся ввысь.
Георгий ясно понимал, что бежать вперед, высматривая обстановку и свои стрелковые цели в дыму нет резона, штабные на другом берегу уже в укрытии, а БМП только ждет — кого еще тут можно накрыть из своей изящной пушчонки, благо рвать человеческое тело ей запросто.
— Да здесь все равно не останусь, — шипел про себя, по-пластунски подбираясь к берегу, Савельев, — Этак бы и капитану надо было — первую ракету стрельнул, да бежать к чертовой матери, а он перезарядку затеял …
— Ну, помчались, братья, умирать! — весело и зло крикнул Михаил в шлемофон, ткнул локтем Рому-наводчика, сам приник к визору, вцепившись в рукоятки, ощущая, как зубы слегка прикусили щеку, когда толстый Серега рванул с места, разгоняя сорокапятитонную стальную машину. Самолетный ультразвук турбины рвался и через наушники, в триплексах хобот орудия тилипается на ходу, кажется, будто гибкое ольховое черное деревце, в комле которого дремлет бронебойный снаряд. Как сказал Жора? Танк и БМП там. С «Метиса» был один выстрел, значит, капитана больше нет. Плохо это? Кому? Или кара ему такая? Тьфу, западло как. Сейчас, отомстим за земелю. Даст бог, живой он еще, поеду, подберу.