— А теперь послушай меня внимательно, — остановился Ленар и опрокинул на Ирму взгляд, которым можно было жарить яичницу, — Это был последний раз, когда ты произносишь вслух словосочетание «вы с Октавией». И думать забудь об этом. То, что было между мной и Октавией, уже в прошлом и не касается никого во всей вселенной. Понятно?
— Я столько всего сказала, а ты услышал лишь ее имя…
— Понятно? — переспросил он еще более строгим тоном.
— Я поняла.
— А теперь вернемся к тому, что произошло.
— Если ты ждешь от меня извинений, то ты их не дождешься, — отрезала она.
— И почему же?
— Потому что я перед тобой ни в чем не провинилась, но даже если бы и провинилась, то я ни о чем не жалею. Пускай меня выгонят к чертовой матери за непрофессиональное поведение, но я в жизни не извинюсь за слова, в которые верю сильнее, чем в существование гравитации!
— Дело не в том, что ты сказала, — вдруг произнес он более мягким тоном, словно бы ему понравилось услышанное, — а в том, что ты вообще открыла рот, когда он должен был быть закрытым. Мне все равно, что между тобой и Эркином произошло, некоторые вещи нужно просто проглотить, а некоторые улаживать цивилизованными путями, а вот то, что учудила ты, не имеет никаких оправданий.
— Ты хоть иногда станешь прислушиваться к тому, что я говорю? Эркин…
— Тихо! — громогласный вскрик застал ее врасплох, и ее язык, словно по команде, завязался узлом, — У меня от тебя уже голова болит. Иногда надо просто промолчать, тебе это понятно? — спросил он и посмотрел на нее свой вздувшейся веной на виске.
— Предельно, — проглотила она грубое замечание, и невероятно длинный рукав, наконец-то, подошел к концу.
— Мне сейчас даже ругать тебя не хочется, — признался Ленар, открывая шлюзовую дверь, — Мне сейчас надо как-то сосредоточиться на том, чтобы объяснить нашим с тобой сослуживцам наш новый план.
— Вильма мне однажды рассказывала… — начала Ирма на четвереньках забираться в шлюзовую камеру, — …что она с Радэком и Эмилем чуть не упала в черную дыру.
— К чему ты это? — помог он ей подняться, что уже давно вошло у него в привычку.
— К тому, что после таких приключений едва ли наш план способен их удивить.
— Вильма — штурман до мозга костей, — продолжил Ленар шествие, — Она закричит, что я несу чушь, еще до того, как я успею донести до нее эту чушь.
— А что ты думаешь по поводу этой «чуши»?
— Как капитан или как человек, который недавно по вине собственной недальновидности потерял кучу денег и сейчас ни в коем случае не хочет получать штраф?
— Понятно… — протянула Ирма, и следующие сто метров коридора прошли в смущенном молчании.
Они были в географически невыгодном положении. С тех пор, как Шесть-Три стал непригоден для жизни, Ноль-Девять стал самой отдаленной точкой от Ноль-Семь, и им приходилось огибать чуть ли не весь астероид просто для того, чтобы попасть на собрание, а затем огибать то же расстояние, чтобы вернуться обратно. Говорят, что пешая прогулка полезна, но не в тех случаях, когда эта пешая прогулка сопровождается несколькими переориентациями силы тяжести, что очень сильно действовало на нервы и мешало думать, как подсластить для остального экипажа не совсем сладкую пилюлю.
Ирму мучила паранойя. После третьего пройденного насквозь буксира ей начало казаться, будто люди бросают на нее взгляды. Во взглядах не было ничего необычного, но на этот раз это были какие-то особые взгляды, словно она какой-то диковинный зверь, которого все раньше видели лишь на картинках. Она решила, что это все из-за ее новой стрижки. Ленар, по его же словам, и сам бы с радостью схватился за сердце, когда увидел ее новый имидж, если бы в тот момент мог вспомнить, что на голове обычно растут волосы.
Когда они вступили на палубу Один-Четыре, их почти сразу же остановила Рахаф, которой кто-то заменил ее узнаваемые из тысячи раскосые глаза на чуть более округлые. Бегло бросив Ленару торопливую, но искреннюю улыбку, она открыла рот и отмела все догадки:
— Ирма, с тобой все в порядке?
— Все в порядке, — провела она рукой по голове, что уже прочно вошло в привычку, — Просто решила немного облегчить себе отход от криостаза.
— Да нет же, я слышала, что случилось на собрании.
— Быстро, однако, — вздохнул Ленар, — Собрание только закончилось, а слухи уже долетели до другого конца астероида.
— Так это правда?
— Да, — автоматически ответила Ирма, и чуть погодя все же додумалась уточнить, — А о чем ты?
— Как о чем? Об Эркине! Мне сказали, что вы с ним чуть ли не подрались.
— Напомните мне, — вмешался Ленар, — как ваше имя?
— Рахаф Хадем, — отчеканила она, едва не встав перед Ленаром на цыпочки.
— Послушайте, Рахаф, вы ведь работаете техником на Один-Четыре?
— Да, — кивнула она, — Инженер силовых установок.
— Скажите, — начал заходить он издалека, и Ирма сразу узнала этот тон, являющийся увертюрой для симфонии недовольства, — Октавия вас сильно нагружает работой? Не дает послаблений? Не бывает такого, что она отказывала вам в законном перерыве?
— На моей памяти такого ни разу не происходило, — отвела она на секунду глаза, чтобы порыться в своей памяти, — Так что в моем графике есть окошки, если вас это интересует.
— Очень плохо, — резко отрезал Ленар, обрушив на нее всю степень паршивости своего настроения, — Свободное время можно было потратить на что-то полезное, а вы его растрачиваете на всякие сплетни. Запомните, чужие личные конфликты не достойны ни обсуждений, ни даже возникновений. Вам все ясно?
— Ясно, — испуганно ответили обе девушки хором, и Ленара это, кажется, удовлетворило сполна.
— Займитесь делом, Рахаф, — попрощался он и продолжил путь, — У нас впереди еще несколько дней не самых простых маневров, поэтому самое время выбросить все глупости из головы.
Пеший шаг отличается от бега наличием фазы двойной опоры — согласно этому определению Ленар определенно шел пешим шагом, но шел так быстро, что Ирму словно подхватило образовавшейся за его спиной областью низкого давления. Пожав плечами и безмолвно извинившись перед Рахаф виноватым взглядом, она побежала вслед за своим капитаном, оставив подругу наедине с небольшим конфузом и свободным временем.
— Это было грубо, — догнала она Ленара и безуспешно попыталась перейти на его ритм, но у Ленара были более длинные ноги и избыток энергии от злости, которую некуда было выплеснуть.
— Иногда эти болтушки понимают лишь язык грубости.
— Вот это я и пыталась до тебя донести.
— Твой случай не считается. Я до сих пор вне себя от ярости за то, что ты устроила на собрании, — вновь начал он цедить сквозь зубы.
— То есть как это «мой случай не считается»? Перед кодексом поведения все равны, разве нет?
— Перед кодексом поведения все равны лишь до тех пор, пока действующий капитан не решит обратное.
— Ты ей не капитан, — напомнила Ирма, и эти слова поставили жирную точку в их споре.
Учитель биологии средней школы вынужден балансировать на тонкой нити филигранности, впервые объясняя трем десяткам учеников пубертатного возраста особенности человеческой репродуктивной системы. Его цель — понятно объяснить своим подопечным про пестики и тычинки на примере двух взрослых людей, в необходимой степени пробежаться по теме полового воспитания и, что являлось элементом высшего пилотажа, преподнести всю эту деликатную информацию в таком виде, чтобы урок не был сорван взрывом эмоций от неосторожного тычка в осиный улей. Именно таким учителем биологии чувствовал себя Ленар, когда выводил на маркерной доске наглядную схему предстоящих маневров под прицелом трех пар ошалевших глаз и старался изо всех сил избегать в своей речи слов или словосочетаний, способных заставить его подчиненных усомниться в адекватности действующего руководства.