– Что-нибудь еще? – спросил Хуртиг, просматривая кипы бумаг. – Да, еще несколько моментов. Карл Лундстрём ратует за кастрацию педофилов и насильников. Однако между строк читается, что он считает это недостаточным. Кастрировать следует всех мужчин.
– Не слишком ли это притянуто за уши? – Хуртиг закатил глаза. – Ведь в наших случаях речь идет о маленьких мальчиках. – Возможно, но есть еще кое-что, почему мне хочется его проверить, – продолжила Жанетт. – Имеется закрытое дело об изнасиловании ребенка, избиении и лишении свободы. Семь лет назад. Заявившей на него девочке было четырнадцать лет, ее зовут Ульрика Вендин. Угадай, кто закрыл дело?
– Полагаю, прокурор Кеннет фон Квист, – ухмыльнулся Хуртиг. Жанетт кивнула:
– Ульрика Вендин числится проживающей в Хаммарбюхёйден[30], и я предлагаю как можно скорее поехать туда.
– О’кей… Что еще?
Он смотрел на нее с откровенным нетерпением, и она поддалась искушению помедлить с ответом.
– Жена Карла Лундстрёма работает зубным врачом.
– Зубным врачом? – явно не понимая, переспросил он.
– Ну, жена Лундстрёма зубной врач, иными словами, он мог иметь доступ к лекарствам. Нам известно, что по крайней мере одну из жертв отравили обезболивающим препаратом, используемым зубными врачами. Ксилокаином адреналином. Один к одному. Не удивлюсь, если анализы покажут, что кровь Крылова тоже содержит его следы. Короче говоря, все это вполне может быть взаимосвязано.
Хуртиг отложил папку и встал:
– Ладно, убедила. Лундстрём представляет для нас интерес. – Я позвоню Биллингу, и будем надеяться, что он сможет убедить прокурора организовать допрос.
Хуртиг остановился в дверях и обернулся:
– Неужели действительно необходимо вовлекать фон Квиста? Мы же пока просто побеседуем для начала, прозондируем почву. – Увы, – ответила Жанетт, – поскольку он уже возбудил судебное преследование, его надо хотя бы проинформировать.
Хуртиг вздохнул и ушел.
Она позвонила начальнику отделения Деннису Биллингу, тот оказался на удивление сговорчив и пообещал сделать все возможное, чтобы убедить прокурора. Потом она позвонила следователю из Государственного полицейского управления Ларсу Миккельсену.
Жанетт изложила свое дело, но когда она назвала имя Карла Лундстрёма, Миккельсен засмеялся.
– Нет, тут что-то не сходится. Он не убийца. Мне доводилось иметь дело со многими убийцами, я их чую. Этот человек болен.
Но он не убийца.
– Вполне возможно, – сказала Жанетт. – Но мне надо узнать побольше о его контактах по части торговли детьми.
– Лундстрём изображает, будто знает многое о том, как это происходит, но я не уверен, что ты сможешь добиться от него чего-нибудь путного. Эта деятельность носит международный характер, и даже если ты обратишься в Интерпол, тебе едва ли стоит надеяться на их помощь. Поверь мне, я занимаюсь этим дерьмом уже двадцать лет, и дальше попыток у нас дело не идет.
– Откуда у вас такая уверенность, что Лундстрём не убийца? – спросила она.
Он откашлялся.
– Конечно, все возможно, но если бы ты с ним встретилась, ты бы поняла. Тебе стоит поговорить с психологами из отдела судебной психиатрии. Они обратились за консультацией к некой Софии Цеттерлунд. Но обследование едва успело начаться, так что тебе лучше денек-другой повременить, прежде чем связываться с Худдинге.
Они попрощались.
Терять Жанетт было нечего – возможно, психолог и сумеет что-нибудь добавить, пусть даже мелкую деталь. Такое уже случалось. Похоже, действительно стоит позвонить этой Софии Цеттерлунд.
Однако рабочий день уже давно закончился, и Жанетт решила подождать с телефонным разговором. Пора ехать домой.
Гамла Эншеде
Из машины она позвонила Оке и спросила, есть ли дома еда. Выяснилось, что мальчики поели пиццы, а морозилка пуста, поэтому Жанетт остановилась на бензоколонке возле Глобена[31] и съела две сосиски гриль.
Воздух был теплым, она опустила стекло и впустила свежий ветер, ласково обдувавший ей лицо. Припарковавшись перед домом, она пошла через сад, чувствуя запах свежескошенной травы, а когда завернула за угол, увидела Оке, сидящего на террасе с бутылкой пива. После работы на неровной и каменистой почве он был весь потный и грязный. Жанетт подошла и поцеловала его в небритую щеку.
– Привет, красавчик, – сказала она по старой привычке. – Как ты чудесно все сделал. Это было действительно необходимо! Я видела, как они пялятся из-за забора. – Она кивнула на соседский дом, изобразив, будто ее тошнит. Оке со смехом закивал головой.
– Где Юхан?
– Пошел с приятелями поиграть в футбол.
Он посмотрел на нее, склонил голову набок и улыбнулся:
– У тебя усталый вид, но ты все равно красивая.
Он взял ее за талию и усадил к себе на колени. Она провела рукой по его коротко стриженной голове, высвободилась, встала и направилась к двери террасы, ведущей на кухню. – У нас дома есть вино? Мне сейчас просто необходим бокал. – На скамейке стоит еще не открытая коробка, а в холодильнике осталось несколько кусков пиццы. Но поскольку мы еще час будем одни, может, зайдем ненадолго в дом?
Они не занимались любовью несколько недель, и она знала, что он частенько помогает себе сам в туалете, но сегодня она слишком устала, и ей хотелось только сесть с бокалом вина и насладиться чудесным летним вечером. Жанетт обернулась и увидела, что он уже направляется следом за ней.
– О’кей, – согласилась она без малейшего энтузиазма.
Она слышала, как это прозвучало, но была совершенно не в силах притворяться.
– Раз ты говоришь таким тоном, то фиг с ним.
Она обернулась и увидела, что он пошел обратно к садовому креслу и открыл еще одну бутылку пива.
– Прости, – извинилась она. – Но я так чертовски устала, что хочется только переодеться во что-нибудь полегче и спокойно посидеть, пока не появится Юхан. Мы ведь можем заняться этим перед сном?
– Конечно, конечно. Вполне сойдет. – Он отвел взгляд и помрачнел.
Она глубоко вздохнула, одолеваемая чувством собственной неполноценности.
Потом решительным шагом подошла к Оке и встала перед ним, широко расставив ноги.
– Нет, черт побери, не сойдет! Я хочу, чтобы ты заткнулся, зашел со мной в дом и как следует трахнул меня! Без всякой идиотской болтовни или прелюдий! – Она схватила его за руку и выдернула из кресла. – Пол кухни подойдет идеально!
– Черт, тебе обязательно надо все время провоцировать! – Оке высвободился и пошел к стене дома. – Возьму велосипед и съезжу за Юханом.
О, все эти мужики, думала она, считающие себя вправе предъявлять требования и возлагать вину на нее. Шефы, Оке и еще мерзавцы, поимке которых она посвящает долгие рабочие дни.
Мужчины, так или иначе влияющие на ее жизнь, которая в стольких случаях была бы без них намного легче.
Больница в Худдинге
Когда отец Линнеи Лундстрём, педофил Карл Лундстрём, покинул комнату, София почувствовала себя совершенно обессиленной. Хоть он и отрицал это, она понимала, что ему очень даже стыдно. Стыд прятался у него в глазах, когда он рассказывал об эпизоде в Кристианстаде, крылся за его религиозными суждениями и историями о покупке детей для секса.
Разговорами о Боге и преступниках он явно вытеснял стыд.
Вина лежит не на нем, а на совести всего человечества или русской мафии.
Может, его истории – подсознательные выдумки?
София решила сообщить Ларсу Миккельсену всплывшие в процессе разговора сведения, хоть и не думала, что полиции удастся отыскать в Норрланде некоего Андерса Викстрёма, равно как и видеокассеты в шкафчике под лестницей у него в погребе.
Она набрала номер полиции и, когда ее соединили с Миккельсеном, кратко доложила о рассказанном Карлом Лундстрёмом. – Неужели в одной из крупнейших больниц Швеции нельзя прекратить давать транквилизаторы? – задала она в заключение риторический вопрос. – Лундстрём был не в себе?
31