– Пусть заходит, а ты оставь нас одних.
Мыльный дворец
В два часа София Цеттерлунд вернулась в центр города, к себе в приемную. До окончания рабочего дня оставалось еще два посетителя, а София чувствовала, что вновь сосредоточиться после визита в Худдинге будет трудно.
Она села за письменный стол, чтобы сформулировать обоснование для рекомендации принудительного психиатрического лечения Тюры Мякеля. В результате дополнительного обсуждения с членами комиссии психиатр частично пересмотрел свое отношение к мере наказания, и у Софии появилась надежда на скорое принятие окончательного решения.
Хотя бы ради Тюры Мякеля.
Женщина нуждалась в лечении.
София представила комиссии краткую справку о ее истории и чертах характера. Тюра Мякеля дважды пыталась покончить с собой, еще в четырнадцать лет она намеренно приняла завышенную дозу лекарств, а в двадцать лет ее из-за регулярных депрессий отправили на досрочную пенсию. Пятнадцать лет совместной жизни с садистом Харри Мякеля вылились в еще одну попытку самоубийства, а затем в убийство их приемного сына.
По мнению Софии, время, проведенное с мужем, признанным, кстати, достаточно здоровым для отбывания наказания в тюрьме, усугубило болезненное состояние женщины.
София пришла к заключению, что в годы жестокого обращения с ребенком Тюра Мякеля действительно страдала повторяющимися психозами. Ее точку зрения подкрепляли документы, свидетельствующие о том, что за последний год Тюра Мякеля дважды проходила курс лечения у психиатра. В обоих случаях женщину находили блуждающей по поселку и насильно отправляли в больницу, откуда ее выписывали только через несколько дней.
В вопросе участия Тюры Мякеля в преступлениях против мальчика София усмотрела еще ряд неясностей. На женщину со столь низким коэффициентом умственных способностей в принципе нельзя возлагать ответственность за убийство – суд это, похоже, учесть не потрудился. По мнению Софии, Тюра, находясь под постоянным воздействием алкоголя, идеализировала мужа с его затеями. В силу полной пассивности ее, скажем, можно было рассматривать как соучастницу истязаний, но в то же время из-за своего психического состояния она была не способна вмешаться.
Приговор вынесен судом высшей инстанции, и оставалось определить меру наказания.
Тюре Мякеля требовалось лечение. Ее преступление необратимо, но тюрьма еще никому не помогала.
Они не должны принимать решение под впечатлением от жестокости содеянного.
За вторую половину дня София составила свое заключение о Тюре Мякеля и разобралась с назначенными на три и четыре часа пациентами. С переутомившимся руководителем предприятия и стареющей актрисой, которой больше не давали ролей, из-за чего она пребывала в глубокой депрессии.
Когда около пяти София собралась идти домой, у стойки администратора ее остановила Анн-Бритт.
– Вы помните, что в субботу едете в Гётеборг? Билет на поезд уже у меня, а жить вы будете в отеле “Скандик”.
Анн-Бритт положила на стойку папочку.
– Разумеется, – ответила София.
Ей предстояла встреча в издательстве, которое подготовило к изданию новый перевод книги бывшего мальчика-солдата Ишмаэля Биха “Завтра я иду убивать”[8]. Поскольку София обладала опытом работы с получившими психическую травму детьми, издательство хотело, чтобы она помогла им с проверкой фактов.
– В котором часу я еду?
– Рано. Время отправления указано на билете.
– 05:12?
София со вздохом отправилась обратно в кабинет, чтобы поискать отчет, написанный ею семь лет назад для ЮНИСЕФ.
Снова усевшись за стол и достав документы, она задумалась: хватит ли у нее сил воскресить в памяти впечатления тех лет?
Семь лет, думала она.
Неужели это действительно было так давно?
прошлое
По склонам между океаном и дорогой на два километра с севера на юг протянулся “железный” город. Джип едет по неровной грунтовой дороге почти девяносто километров в час, красная пыль от латеритной почвы клубится у нее перед глазами.
“Он дорогу-то хоть видит?” – думает она, косясь на молоденького водителя. Он – один из пятнадцати тысяч с лишним бывших детей-солдат, которых правительственные войска подкупом переманили на свою сторону.
Она смотрит через окно на лачуги внизу, крепко держась за ручку дверцы.
Она пробыла здесь почти два месяца. Сперва в качестве волонтера правозащитной организации “Хьюман Райтс Вотч”, а затем, скоро уже шесть недель, по неофициальному заданию ЮНИСЕФ.
Ну, считается задание официальным или нет? Ей на самом деле неизвестно.
Здесь повсюду царит хаос.
Дороги разрушены отрядами милиции, которые по-прежнему активны, а если не разрушены, то на них полно заграждений, установленных road workers, дорожными рабочими – мальчиками лет десяти, которые требуют денег за проезд.
Отчет, который она должна представить, сильно запаздывает.
Две недели назад она вместе с помощником-нигерийцем пыталась добраться до лагеря, но примерно на полпути оставила эту затею, столкнувшись с необходимостью на первых трех километрах миновать почти двадцать дорожных заграждений.
На этот раз дело, похоже, шло лучше.
– We’re here, lady![9] – восклицает юноша с водительского сиденья.
Он останавливает джип возле проржавевшей бензоколонки и с улыбкой поворачивается к ней:
– Road stops here. Can’t go any further.
– Dollar?
– Yes, five dollars fine![10]
Когда он протягивает руку, она видит шрам от татуировки. ОРФ, Объединенный революционный фронт. Ей вспоминается, что, как она слышала, для уничтожения татуировок часто используют горящий порох. Другой, не менее болезненный метод – вырезать их с помощью острого стекла. В любом случае татуировка навсегда сохранит ему воспоминание о том, кем он когда-то был.
Убийцей.
Ребенком, наделенным властью над взрослыми.
– Ain’t got some petrol among that bags?[11] – спрашивает он, показывая на ее багаж.
Ей известно, что бутылка бензина порой ценится больше, чем несколько жалких долларов.
– No, I’m sorry[12]. – Она протягивает ему еще две мятых купюры.
– Good luck, lady, whatever you’re up to![13]
Она благодарит его за то, что подвез, забирает вещи и покидает джип. У нее с собой большой рюкзак и две небольшие сумки, их она вешает на шею. При такой жаре идти с этими сумками станет невыносимо уже примерно через километр.
Она медленно бредет по красной, пыльной дороге. Справа открывается потрясающий вид на побережье, на широкий берег цвета мела. Если бы не ад, царящий среди жестяных лачуг внизу, вид напоминал бы картинку из туристской брошюры.
Восемьдесят тысяч убитых из числа гражданского населения, два миллиона беженцев и средняя продолжительность жизни, едва достигающая тридцати пяти лет. А ведь эта страна могла бы стать самой богатой в мире. Страна, обладающая крупнейшими в мире залежами алмазов, но разграбленная алчными гангстерами и торговцами из Западной Европы. Страна убийц, контрабандистов, искалеченных детей и изнасилованных женщин.
Она знает, что временами проявляет определенную политическую наивность, но вместе с тем понимает, что истинными преступниками являются не палачи или солдаты, а те, кто находится на другом конце производственной цепочки. Директора банков, алмазные короли мафии и женщины, которые никак не могут насытиться блеском, даже не задумываясь при этом, откуда он берется.
Некоторым ради ваших украшений отрубают руки и головы, думает она.
Временный лагерь в Лакке, под Фритауном, соорудили под контролем западноафриканских миротворческих сил в начале июня, всего за несколько дней.
Над жестяными бараками нависает красный смог. Она сворачивает на главную дорогу, кишащую беженцами и солдатами. Чуть поодаль виден потрепанный флаг, принадлежащий Красному Кресту, какие-либо другие опознавательные знаки миротворческих организаций отсутствуют.
8
10
– Тут дорога заканчивается. Дальше проехать не могу.
– Доллары? – Да, пять долларов годится!