Каморин не заметил, как бесшумной походкой к нему подошла Светлана Шаева. Её присутствие рядом с собой он осознал только в тот миг, когда она положила перед ним лист бумаги:
- Ознакомьтесь.
Он поднял на неё взгляд: она смотрела на него спокойно, печально, как бы соболезнуя. Сердце его упало. Он уже знал, что в этой бумаге и не хотел читать её. Но все-таки он послушно пробежал глазами несколько строк текста, напечатанного на принтере. Перед ним был приказ об объявлении ему выговора.
Отразились ли на его лице ненависть и отвращение? Именно эти чувства овладели им при чтении канцелярских, сухих и безжалостных фраз приказа: "Каморин Д. С. допустил грубейшее нарушение трудовой дисциплины, не выполнив надлежащим образом обязанность дежурного по проверке отсутствия в музее посторонних перед уходом домой. Тем самым он поставил под угрозу сохранность музейных экспонатов и сделал возможным хищение особо ценного ритона салтово-маяцкой культуры VIII века".
- И за это надо его расстрелять! - с кривой усмешкой воскликнул Каморин, схватив со стола ручку.
- Не вздумайте так написать на приказе! - испугалась Шаева. - Дело не шуточное! Не напрашивайтесь на лишние неприятности! Есть ещё шанс, что всё уляжется, если не будете делать глупостей!
Каморин пожал плечами в знак своей полной уверенности в безнадёжности ситуации и написал внизу приказа: "Ознакомлен", затем поставил дату, расписался и положил листок на край своего стола. Шаева тотчас взяла бумагу и вышла из комнаты. Каморин тревожно посмотрел ей вслед: сейчас она будет говорить о нём с директором, и что-то будет решено...
На минуту в комнате стало тихо. Каморину уже ничем не хотелось заниматься. Рассеянно он взглянул на Кочелаева и поразился: на сером лице старика расползалась неуверенная, блудливая и всё-таки ликующая ухмылка. Кочелаев уловил взгляд соседа, смутился и попытался согнать с лица ухмылку, однако не смог превозмочь себя, и кривой рот его по-прежнему выдавал радостное оживление. Каморин с досадой уставился на стол прямо перед собой, на жалкие свои "поступления", чтобы не встречаться взглядом с пакостным старикашкой.
Шаева вернулась в рабочую комнату и, не глядя на Каморина, сказала тихо, спокойно, но с намёком на участие в голосе:
- Дмитрий Сергеевич, с вами хотят поговорить следователи. Они ждут вас в зале древней истории.
Направляясь в сопровождении Шаевой в указанное место, Каморин поймал себя на мысли о том, что даже такую мелочь - самостоятельно встретиться со следователями - ему уже не доверяют. Неужели думают, что он может улизнуть из музея, чтобы избежать этой встречи? Интересно, такое указание дал Шаевой директор или она сама проявила инициативу? А ведь он, Каморин, считал, что с Шаевой у него хорошие отношения...
Как бы прочитав мысли Каморина, она вдруг остановилась и коснулась рукой его плеча, заставив его тоже остановиться. Она придвинулась к нему вплотную, так, что он уловил на своей щеке её дыхание.
- Если чувствуете за собой вину, не нужно таить её, - прошептала она. - И не нужно наговаривать на других. Это верный способ восстановить против себя всех, что хуже всего. Лучше успокоиться, смириться. Лишние переживания ни к чему, ведь перспективы в музее у вас нет. Да, по правде говоря, никогда и не было, уж не обижайтесь. А этой истории вам здесь точно не забудут никогда, чем бы она ни кончилась...
Каморин молча кивнул головой, как бы принимая слова начальницы к сведению. Из услышанного сейчас он уяснил главное: то, что он здорово разозлил директора упоминанием в своей объяснительной записке парня Анжелы Чермных. Это Кравцов расценил как попытку явно виновного человека опорочить уважаемую Мирру Николаевну. Дескать, с больной головы на здоровую! О возмутившем его доносе Кравцов сообщил своим старшим сотрудникам. Само собою разумеется, с добавлением угроз и уничтожающих замечаний в адрес Каморина. Судя по словам Шаевой, директор пообещал, что неугодный в музее не останется.
Желание Кравцова защитить репутацию Мирры Чермных и членов её семьи вполне понятно: так он косвенным образом защищал самого себя. Но не подогрет ли начальственный гнев тем обстоятельством, что на самом деле не лишены оснований подозрения относительно молодого человека Анжелы Чермных? Наверняка шефу известно о "сладкой парочке" нечто сомнительное. Ведь и Каморин слышал об Анжеле довольно странные вещи: что девушка нигде не учится и даже не окончила школу. Она чем-то болеет, и оттого задержалась в физическом развитии, похожа на худенькую девочку-подростка, хотя ей уже лет двадцать. И лицо её совсем ещё детское. Ясно, что привлечь молодого человека к такой жалкой девице могло только богатство её папаши. И разве не вполне естественно подозревать в корыстном преступлении подобного типа, падкого на деньги?