Вообще Шонгурова всегда казалась Каморину странной. Он никак не мог понять, почему она - бойкая, темноволосая, довольно привлекательная, похожая на хохлушку - ни разу не была замужем. Как можно почти ежедневно проводить экскурсии и лекции, блистая природным красноречием и остроумием, - и при этом не привлечь ни одного серьёзного кавалера? Это не укладывалось в его голове. Он лишь догадывался, не зная Елену Юрьевну в её лучшие годы, что она была тогда слишком строга к поклонникам, слишком долго выискивала среди них достойного её - красавицы, умницы и наследницы половины частного дома почти в самом центре города. А в более зрелом возрасте она отпугивала потенциальных женихов своим вспыльчивым характером и склонностью к язвительным высказываниям. К тому же она, как многие женщины с "южной" внешностью, быстро набрала вес, приобрела второй подбородок и обрюзгла. Погрузневшее тело приземлило её, задавило её прежние мечты о семейном счастье, заставило довольствоваться ролью второй хозяйки в семье брата - владельца другой половины их родительского дома. И поскольку её брат, сноха и племянники привыкли жить в просторном, неразделённом доме, окружённые её заботами, - как же можно было ей подвести родных людей ради сомнительного брачного союза с каким-нибудь проходимцем, найденным при помощи службы знакомств? И она вне работы всё больше погружалась в общие с братом и снохой домашние хозяйственные заботы, всё больше находила в них утешение и удовольствие. Печалили её лишь те дни, когда приходилось превращать в мясо её любовно выпестованных, совершенно ручных кур.
Совсем иной внешне была Надежда Николаевна Гейст. Она уже перешагнула порог 40-летия и походила на простую русскую бабу: полная, круглолицая, с туго заколотым на затылке узлом русых волос и уверенным, ясным взглядом карих глаз. Преисполненная, казалось, покоя и довольства, она словно излучала свою умиротворённость на всех окружающих. Впрочем, это впечатление было обманчивым. Общаясь с Надеждой Николаевной, Каморин убедился в том, что она просто избегает сильных переживаний из-за холодной, эгоистичной лености души. Не очень любили Гейст и в коллективе, несмотря на её привлекательную внешность и спокойный характер. Обыгрывая немецкую фамилию ее мужа, ей дали прозвище Полтергейст.
"А ведь никто здесь не вступится за меня", - с пугающей ясностью вдруг осознал Каморин. Он знал это, впрочем, всегда, но как бы бессознательно, не проговаривая для себя эту мысль до конца. Более того, он был уверен в том, что в случае каких-то мелких неприятностей Шаева прикроет его. Но в данном случае рассчитывать на её защиту, конечно, не приходилось. Не станет она рисковать своей успешной карьерой ради молодого, незадачливого сотрудника, по вине которого пропал самый ценный музейный экспонат!
О хазарском артефакте в отделе в тот день не говорили. Каморин мысленно отметил это, подумав с горечью и страхом, что так же, наверно, в доме повешенного не говорят о веревке. Но без неприятных намёков не обошлось. Гейст упомянула в разговоре известного в Ордатове антиквара Курьяновича, в лавке которого увидела интересный, сравнительно недорогой золотой браслет. Курьяновича музейщики знали хорошо, потому что время от времени у него покупали для музея разные древности вроде фисгармонии или граммофона.
- А неплохая жизнь у этого Курьяновича, - с улыбкой произнесла Елена Шонгурова, бросив лукавый взгляд на Каморина. - За гроши ему сдают ценные вещи многие люди - бестолковые наследники, должники, алкоголики, наркоманы и обыкновенные воры, - а он всё очень выгодно перепродает.