Она достала из карманов джинсов мятые купюры и протянула их Котарю. Тот молча взял деньги.
- Ну, чего еще ждешь? Катись!
Он послушно поднялся, поспешно вышел из квартиры и спустился по лестнице. Оказавшись во тьме, он почувствовал себя обессиленным. Все движения его стали вялыми, развинченными, а на лице его бессмысленной маской застыла дряблая, растерянная улыбка.
"Теперь я одна", - сказала себе Анжела, чувствуя, как её горькое разочарование переходит в отчаяние. Она подошла к окну, открыла его, заглянула, навалившись на подоконник, вниз, в мутную снежную бездну. "Всего-то прыгнуть, как в холодную воду", - мелькнуло в её сознании. - "Засвистит ветер в ушах, на миг станет тяжко и страшно, а потом будет хорошо. Потому что ничего больше не будет".
Порыв ледяного ветра ударил ей в лицо, зябкой дрожью отозвался во всём теле. Нужно было на что-то решаться. "Всего лишь подняться на подоконник и сделать один шаг", - думала она. - "А вниз можно не смотреть". Но тотчас она поняла, что лукавит сама с собой, недоговаривает, гонит из сознания что-то важное. "Что же это?" - думала она, уже готовая сделать рывок вперед, в пустоту, уже предчувствуя, как все вдруг обрушится и со страшной скоростью понесётся в непроглядную тьму. "Ах, да!" - смятённым разумом догадалась она. - "А как же Бог?" Что-то живое вдруг упруго толкнулось в её чреве, и она поспешно закрыла окно.
16
После увольнения Каморин уже на следующий день занялся поисками работы. По идее, ему следовало отдохнуть, но перенесённые унижения и обиды отзывались в его душе такой острой болью, что расслабиться для отдыха было совершенно невозможно. Это состояние легче было переносить на ходу, в делах и заботах. В центре занятости на его трудовую книжку посмотрели скептически и с предложили с почти откровенной насмешкой вакансию работника отдела кадров пивного заводика. Он отверг такое предложение решительно, с обидой. Стать клерком в жалкой конторе, где испокон веков прозябали бесцветные дамы неопределённого возраста! С какими чувствами смотрели бы на него суровые работяги и заносчивые специалисты! Как тяжело пришлось бы ему под их презрительными взглядами! Как откровенно, с весёлым недоумением заглядывали бы ему под стол с вполне понятным интересом: все ли конечности в наличии у странного кадровика? Ведь только увечье могло бы оправдать для общественного мнения появление молодого мужика на подобной работе...
По-настоящему с дипломом историка в Ордатове идти было некуда, кроме как в педагоги. Как ни странно, нашлась в середине учебного года и одна вакансия преподавателя истории в профессиональном училище, готовившем рабочих строительных специальностей. Каморин с готовностью и даже радостью отправился туда с направлением от центра занятости. Отчего не стать преподавателем? С юности осталось у него представление о престижности педагогического поприща. Отчасти потому, что школьные учителя получали в ту пору в среднем около двухсот рублей в месяц - в полтора с лишним раза больше, чем рядовые интеллигенты непроизводственной сферы вроде музейщиков или библиотекарей. С двухсот рублей можно было откладывать на автомобиль и поездки на море, не чувствуя себя при этом слишком стеснённым в ежедневных тратах. В 1990-е годы педагоги по уровню доходов отстали от очень многих, но всё же работа их ещё отчасти сохраняла свой престиж в глазах поколения, к которому принадлежал Каморин. Ведь представление о том, что учительская профессия благородна и почётна, прививалось с детства, вошло в подсознание.
Хотя порой он задумывался о такой странности: ему никак не удавалось припомнить тех своих школьных учителей, которые вполне соответствовали привычному представлению о благородстве педагогической профессии. Да, были на его памяти учителя умелые и успешные, державшие класс в полном повиновении и добивавшиеся неплохой успеваемости по своим предметам. Но при этом как жестоко унижали они слабых учеников, как страшно кричали на беспокойных! С такими педагогами всё было ясно: в сущности они лишь дрессировали детей, натаскивая их на достижение определённых результатов, а какой ценой - это никому не было интересно. И ещё были среди учителей беспомощные рохли, которых не уважали и даже почти не слушали, над которыми более или менее откровенно издевались, на чьих уроках играли в "морской бой", переписывали работы по другим предметам и шумно общались. Класс, как огромное многоголовое чудовище, быстро постигал, что представляет собой всякий новый человек, будь то ребенок или взрослый, и затем вёл себя с ним соответствующим образом, не щадя слабого. Пожалуй, педагогу сносить презрительные выходки сорванцов было ещё труднее, чем их сверстнику: ведь в его случае это было профессиональное фиаско. Чуть-чуть легче слабым преподавателям становилось в старших классах, когда подростковая горячка немного спадала и юноши становились степенными, а девушки начинали чувствовать себя невестами.