Впоследствии он уже не мог припомнить, как прошли остальные уроки, как по окончании их он оделся, вышел из училища и направился к остановке и что случилось в пути. Напрягая память, он мог вызвать из её глубин лишь один и тот же образ: прямо на него мчится белая легковушка, и он уже ничего не может сделать, не в состоянии увернуться от страшного удара накатывающегося стального корпуса. Однако он совсем не был уверен в том, что действительно запомнил реальное происшествие, что навязчивый образ - не засевший в памяти обрывок сна или кадр из какого-то фильма. Когда он задумывался над этим, в его голове возникала глухая давящая боль, а душа наполнялась тоской.
17
Почему-то Каморин совсем не удивился, вдруг осознав себя простёртым на чем-то жёстком и вместе с тем зыбком, перемещаемом куда-то при довольно ярком свете люминесцентных ламп. Никакая физическая боль в тот миг его не беспокоила - более того, у него не было обычного чёткого ощущения своего тела. Он чувствовал только, что нечто непреодолимое припечатало его к неудобному ложу, так что он не в силах не только пошевельнуться, но даже всерьёз подумать о происходящем с ним. Во время этого передвижения женщина, чьё лицо он не видел, спросила, как его зовут и где он работает. Он смог назвать себя и после этого сразу отключился. Впоследствии, осмысливая события, он понял, что на каталке его перевозили из операционной в палату. Но вот о том, как с каталки его перекладывали на кровать, он уже ничего не помнил.
Сознание снова вернулось к нему, когда он уже лежал в большой больничной палате, в дальнем, слабо освещённом её углу возле умывальника. Его левая нога была приподнята на металлической конструкции вроде рамы и закреплена в этом положении с помощью шнура, пропущенного сквозь просверленную пяточную кость. На конце шнура свисал, немного недоставая пола, какой-то невидимый Каморину, но постоянно ощутимый им тяжкий груз, предназначенный, как он узнал впоследствии, для так называемого скелетного вытяжения сломанной конечности и возвращения смещённых костей в правильное положение. На середине голени, в месте перелома, была неширокая марлевая повязка с бурым пятном засохшей крови. Под повязкой таилось средоточие боли - ноющей, неотступной. Ниже места перелома нога была онемевшей, непослушной, чужой. Распухшая ступня стала огромной, как у "снежного человека".
Он попробовал пошевелить пальцами левой ноги, но тщетно: они остались неподвижными. Зато последовал такой прострел острой боли в ране, что он испугался, осознав, что его страдание очень легко может стать невыносимым, если он будет неосторожен или дело пойдет худо.
Вскоре он ощутил другой источник боли - глухой, давящей - в правой части затылка. Похоже на то, что была травма головы. Что же произошло? Кто ему скажет об этом? Или на самом деле его сбила машина? Смутное, как полузабытый сон, воспоминание о наезжающей на него белой легковушке не покидало его, но было ли это на самом деле - этого он не знал.
В палате находилось человек десять, и никому из них не было до него дела. На столе у окна работал цветной телевизор, перед которым сидели на стульях трое немолодых мужчин в обычной домашней одежде - трикотажных или хлопчатобумажных брюках от спортивных костюмов, рубашках или майках. Другие следили за происходящим на экране со своих коек. Все казались очень спокойными и, как ни странно, вполне довольными. Они походили на обитателей дома отдыха. Правда, у нескольких были загипсованы руки или ноги, а у одного шея была скрыта высоким пластиковым воротником. Но на скелетном вытяжении никто из них не был. Ему пришла в голову мысль о том, что каждый из соседей с удовлетворением думает о том, что самый несчастный здесь - он, Каморин, прикованный к кровати, с гирей на сломанной ноге.
Соседи негромко переговарились, высказывая замечания по поводу происходившего на экране. Скоро их голоса, смешанные с доносившимися из телевизора криками, звуками стрельбы и музыкой, утомили Каморина. Он почувствовал, что тяжесть в правой части головы увеличилась и начала горячо пульсировать. Ему вспомнилось прочитанное когда-то в медицинской книге: после сотрясения мозга нужен полный покой. Почему же в палате не обеспечивается тишина?
В палату вошла молоденькая миловидная черноволосая девушка в зеленом халате. Не говоря никому ни слова, она быстро заглянула под одну койку, под другую. Из-под одной она быстро подняла судно, похожее на обычную эмалированную посуду, и с невозмутимым лицом, как бы отрешённая от окружающего, направилась за дверь, в смежное с палатой помещение, откуда послышался звук смываемой воды. Каморин провожал её удивлённым, смятённым взглядом. Неужели и из-под него будет выносить судно эта юная девушка?