Выбрать главу

Странного пациента смотрел то один специалист, то другой, ему назначались различные методы лечения, от которых не было толку. Каморину порой чудилось, что Анатолий Степанович наблюдал за безуспешными попытками медиков исцелить его и за всем прочим, происходившим в больничных стенах, с удовлётворенным, тихим злорадством. Это впечатление усилилось после того, как однажды Анатолий Степанович вернулся с выходных с двумя бутылочками крепкой домашней бражки и предложил распить их соседям по палате. Сам он при этом едва пригубил мутноватое пойло, остался вполне трезвым и внимательным взором, в котором светилось живое любопытство и даже как будто удовольствие, следил за тем, как напивались калеки. Тем потребовалось проглотить не так уж много, чтобы из-за физической слабости оказаться вдруг пьяными вдрызг. Каморина поразила перемена в их облике. Особенно сокрушительно спиртное подействовало на безногого Сашку: лицо его стало багровым, глаза посоловели, в них замерцали искорки угрюмого безумия. Он мрачно водил вокруг мутным взором, как если бы ощутил себя под неким вдруг свалившимся на него тяжким бременем и мучительно, обречённо искал избавления.

Жуток показался Каморину в тот вечер тихий, вежливый сосед Анатолий Степанович, устроивший себе такую жестокую забаву. Но страшен был и Сашка своми рассказами о том, как в детстве истреблял кошек, как в деревне резал свинью и почти "кончал" от наслаждения, вонзая ей нож в сердце, как ногами, когда они ещё у него были, избивал поверженного солдата. Случай с солдатом показался Каморину довольно достоверным из-за такой подробности, о которой горделиво поведал Сашка: оказывается, кто-то сказал ему, что солдат в форме может при необходимости самостоятельно наводить порядок на улице, имея с точки зрения закона такой же статус, как милиционер. Так что Сашка тешил себя представлением о том, что расправился практически с ментом!

Быть может, подобными жуткими откровениями могли бы поделиться и другие обитатели палаты, но они этого не делали. Никто из них, кроме Сергея Викторовича, не предпринимал и попыток поближе сойтись с Камориным. Что касается Сергея Викторовича, то он и Каморин почти сразу визуально выделили друг друга в палате и с тайным смущением отдали себе отчёт в том, что волей-неволей им надо знакомиться поближе. Все-таки они были здесь единственными интеллигентами и, более того, представителями одной профессии.

Впрочем, с виду Сергея Викторовича приняли бы за своего в любой компании гуляк. Несмотря на сломанную ногу, с круглого лица этого крепыша не сходило простецкое выражение бодрого благодушия и даже довольства. В первый же вечер после своего вселения в палату преподаватель училища искусств поразил Каморина тем, что без костылей отважно запрыгал на здоровой ноге в туалет, поджав сломанную, на которой только несколько часов назад была сделана операция. Странный новичок не стал просить костылей у Анатолия Степановича, не воспользовался и стулом вместо костыля, как делали некоторые, и, конечно, не взял для оправки утку, хотя это было бы самым естественным в его положении. Каморин удивлялся прыткости этого плотного, грузного мужика, а когда тот прыжками приближался, косился на него с внутренним трепетом: а ну как не удержит равновесие и зацепит при падении шнур с гирей, оторвав напрочь ступню и голень у молодого коллеги? Сергей Викторович в своих перемещениях по палате не раз опасно пошатывался, судорожно хватаясь за спинки коек и стены, но всё-таки не грохнулся на пол и не задел злополучный шнур.

С окрепшим доверием к новичку Каморин ждал неизбежного знакомства с ним, поскольку из разговоров в палате оба очень скоро узнали о том, что являются преподавателями. Правда, во многом они сильно различались: и внешне, и возрастом, и жизненным опытом. Сорокапятилетний Сергей Викторович был вполне состоявшийся педагог и уже много лет преподавал философию. А Каморин знал, что педагогом он больше работать не будет. И всё же встреча даже формальных коллег в одной палате казалась чудом, чем-то сродни свиданию земляков на другом конце света, и неписаный этикет человеческих отношений требовал сближения, как минимум - обычного знакомства.