Всё же, несмотря на внешнюю мягкость Лоскутовой, каждый её подчиненный, не исключая Шаркова, испытывал смутный страх перед ней. Что-то в её облике и манерах слишком ясно подсказывало: эта шикарная баба решительна, наделена изворотливым умом и руководствуется отнюдь не общепринятыми представлениями о морали - а значит, непредсказуема и опасна. Многим приходило в голову ещё и то, что директорство в "Надежде" - явно лишь недолгий, промежуточный этап биографии Лоскутовой, что она - "птица" какого-то более высокого полета. Слишком необычно выглядела в роли директрисы второразрядного ателье дама с точеной фигурой и ярким, экзотическим лицом "египетской царицы". Хотя именно эти внешние достоинства, несомненно, помогали ей подчинять своему обаянию мешковатых, бесцветных портних.
Наблюдая за Лоскутовой, Шарков не раз думал о том, что в случае с ней подтверждается давно подмеченное им правило: для среднего русского человека любой начальник непременно должен быть наделен какими-то особыми признаками и качествами, действительными или мнимыми, возвышающими его над серой посредственностью, - лишь такого россиянин охотно, без колебаний и сопротивления признают своим лидером. Если же у подвизающегося в качестве вожака таких достаточно заметных отличительных особенностей нет, то лояльный подчиненный сам выдумает их или охотно поверит явному обману. Демонстрировал же Пугачев сподвижникам в качестве своих "царских знаков" оспины на спине. А подчинённым Лоскутовой и выдумывать ничего не надо было.
Так или иначе, смирение, с каким работницы принимали ужасные задержки с выдачей им нищенской зарплаты, было удивительным. Дерзить Лоскутовой не смел никто, и это при том, что с персоналом она рассчитывалась откровенно пристрастно, с "разбором": с кем-то - в первую очередь, с кем-то - во вторую, а кому-то лишь снова и снова предлагала ждать. Иные буквально выпрашивали у нее свои начисленные еще месяца три назад "кровные", какие-нибудь жалкие двести тысяч (когда буханка стоила две тысячи). На такие мольбы Лоскутова отвечала холодно, уклончиво, ссылалась на то, что совсем ничего не удаётся продать в последнее время, что надо срочно уплатить налоги. Особенно настырным предлагала получить в виде зарплаты самые неказистые, полинявшие на прилавках изделия "Надежды", которые сама отчаялась продать.
Во всем, что на людях делала и говорила Лоскутова, была чрезвычайная убедительность, позволявшая ей гасить в зародыше любое недовольство подчинённых. Кажется, она играла так искренне, что часто и сама верила в то, что говорила. Однажды, в ответ на чью-то очередную просьбу о выдаче зарплаты, Шарков услышал из уст директрисы нечто неожиданное, поразившее его:
- Да у меня самой дома есть нечего! Я сама ищу, у кого занять деньги!
Что-то в тоне этих слов показалось ему искренним, правдивым, точным, хотя бы только в буквальном их значении. Представилось бессемейное, сумбурное житьё-бытьё Лоскутовой: неубранные комнаты, немытая посуда в раковине, пустой холодильник... Наверно, ей и в самом деле не всегда удается вовремя сходить в магазин за продуктами и навести порядок в квартире. Ведь она возвращается к себе после дневных хлопот, после хитроумных уловок и дерзкого вранья эмоционально опустошённая, выжатая, как лимон... Хотя за три года жизни в Ордатове после переезда из Севастополя можно было, конечно, устроиться с относительным комфортом. Для этого всего-то надо было завести домработницу и найти себе путёвого мужика. Но только отчего-то она совершенно не хотела налаживать свой быт и предпочитала терпеть неудобства почти походного существования и странную, стыдную связь с Евгением Михалиным - смирным пьяницей с безвольными, покорными глазами продажной бабы.
Шарков не сомневался в том, что наличных у директрисы на самом деле частенько не хватало: слишком горячо, порой с нотками отчаяния говорила она об этом. Хотя изделия "Надежды" Лоскутова в его машине регулярно отвозила в магазины и на рынки. Ситуацию он понимал так: деньги, попадающие директрисе в руки, она спешила во что-то вложить. Ну хотя бы в те таинственные квартиры, о которых вполголоса, неопределённо, но упорно судачили бабы в ателье...
Имела ли не по-женски крутая директриса "крышу"? Определённого мнения на этот счет у Шаркова не было. Явных признаков каких-то контактов Лоскутовой с криминалом не замечалось. Но казался многозначительным тот факт, что не страдал от грабежей её круглосуточный продуктовый киоск, приютившийся в самом дальнем, глухом углу района в окружении страшноватых двухэтажных трущоб довоенной постройки. Объяснение напрашивалось самое простое: Лоскутова тихо платила требуемую "дань". Но ателье - не киоск. Что могли потребовать бандиты с жалкого, дышащего на ладан заведения? Единственная настоящая ценность ТОО "Надежда" - право льготного выкупа в свою собственность закреплённой за ателье нежилой площади в тысячу с лишним квадратных метров, всего первого этажа пятиэтажки. В семидесятых годах здесь размещался целый филиал швейной фабрики. Сейчас для портних и швей за глаза хватало и половины имевшихся помещений, а в остальных вели торговлю магазинчики арендаторов: мебельный, продовольственный, канцелярских принадлежностей и промтоваров. Нашлась просторная комната и для частной швейной мастерской "Элегант" Лоскутовой.