Отрадной, хотя бы на время, была для Каморина и возможность всласть отлежаться на больничной койке. Он сам удивлялся, замечая за собой, какой приятной представлялась порой эта перспектива: валяться в постели в ближайшие часы, дни, недели. И это при том, что не вставал он уже очень долго! Это удовольствие казалось особенно бесспорным, когда вспоминалось училище. При одной мысли о том, что он мог бы сейчас вести там урок, его душа сжималась от ужаса и тоски.
Впрочем, и лежачее существование очень часто становилось тягостным, особенно в те минуты, когда усиливались неприятные ощущения: боль в сломанной ноге, зуд немытого тела и томление одеревеневшей спины. Но зато как приятно было часов в десять утра, после перевязки, сознавать: ну вот, самое трудное на сегодня позади, а впереди лишь часы расслабленного бодрствования в залитой солнечным светом палате, с возможностью почитать, посмотреть телевизор, послушать радио, что-то поесть и подремать!
В последние недели пребывания Каморина в больнице ещё одной привлекательной стороной тамошнего житья-бытья оказалась для него возможность передвигаться на костылях по просторным, полупустынным коридорам травматологического отделения. Больных там можно было встретить нечасто, если не считать какого-нибудь обмороженного бомжа, для которого в дальнем углу коридора больничная администрация устраивала временное пристанище, не решаясь разместить его в общей палате. Но одна-две жалкие фигурки, неловко прикорнувшие на дерматиновых диванчиках, не портили общего впечатления покоя и великолепной пустоты этих гулких пространств, устланных сероватым линолеумом. Попавшего туда из спёртой атмосферы палаты сразу опьяняло свежее дыхание сквозняков - намек на торжествующую за больничными стенами здоровую, вольную жизнь.
В больничном коридоре Каморин встретил однажды странную девушку, которую везли в кресле-каталке: запрокинутое назад очень белое, как бы напудренное лицо с закрытыми глазами, с чёрной скобкой упавшей на лоб пряди. Её туловище и ноги были закрыты простыней, так что кроме лица были видны только тоненькая шея, выступающие ключицы и остренькие груди под канареечным халатиком. Почему-то Каморин сразу испуганно подумал о том, не Анжела ли это, хотя маскообразное лицо девушки в каталке совсем не походило на лицо Анжелы. Сходство могло быть только в одном: на всём облике незнакомки, на очертаниях её хрупкой плоти лежал застывший отпечаток беспредельной усталости или отчаяния. Она казалась сломанной куклой - как и Анжела в утро их встречи в подъезде. На следующий день он подслушал разговор санитарки с медсестрой об этой пациентке, переведённой в отделение из реанимации:
- Девка сиганула с четвертого этажа, сломала тазовые и бедренные кости, размозжила пятки. Ходить уже едва ли будет. Сейчас лежит плашмя, и ничего-то ей не надо, есть отказывается. Наверно, переведут в психиатрическую. Говорят, всё от любви...
И снова тревога охватила Каморина. Хотя что ему до этой девушки, которая совсем не знакома ему?..
Сергей Антонович остался для Каморина лечащим врачом и после выписки, вплоть до снятия аппарата Илизарова. На приёмы к нему надо было ездить нечасто, раз в полтора-два месяца. Во время приёмов врач осматривал ногу и подкручивал болты на штырях, соединявших кольца аппарата, корректируя положение срастающихся костей, и это было мучительно больно.
Посещения больницы были сопряжены не только с физическими страданиями. На первом же приёме Каморин испытал тягостное чувство стыда за себя и врача. Как всегда в ходе осмотра, потребовалось поменять бинты на ране и ватные шарики в тех местах, где спицы входили в больную ногу. Неожиданно Сергей Антонович предложил заплатить за всю процедуру тридцать рублей, пояснив, что Каморин уже не числится пациентом больницы, поэтому израсходованные марля, вата, фурацилин и спирт не могут быть оплачены из фонда обязательного медицинского страхования. Каморин подумал, что Сергей Антонович просто хочет поиметь с него небольшой навар, и тотчас устыдился этой мысли: ведь врач спас ему ногу! Тетка Анна Ивановна, сопровождавшая Каморина, выгребла из своего кошелька наличность: за вычетом того, что требовалось на обратный проезд, у нее набралось двадцать четыре рубля мелочью. Эти монеты из медно-никелевого сплава - поистине "медные гроши", как с горечью подумал Каморин, - она протянула Сергею Антоновичу, и тот спокойно их принял.