Эту сцену Каморин потом не раз вспоминал с чувством стыда и обиды за врача и за себя. Искусство хирурга спасло ему ногу - чего же можно пожалеть для такого человека? А целителю сунули, как нищему, медяки. И это восприняли как должное все: и врач, и Анна Ивановна, и сам больной, которому больше всего хотелось поскорее позабыть всё, связанное с больницей. Тем более, что денег тогда у него совсем не было: во время болезни его скудными финансами распоряжалась Анна Ивановна.
В первый же день после выписки Каморин набрал номер телефона Ирины. Её голос, такой знакомый, родной, прозвучал на этот раз с новой интонацией, в которой ему сразу послышались неловкость, тягостная принужденность и вина:
- Я очень рада, Дима, что ты наконец дома. Как себя чувствуешь?
- Неплохо. Когда встретимся?
- Загляну в ближайшие дни. Ты же теперь всё время будешь дома? Только сразу хочу предупредить: в моей жизни появился новый человек. Меньше всего хочу выглядеть стервой, просто так совпало: твоя болезнь и моё новое увлечение. К этому шло давно. Ты же помнишь, как непросто всё у нас было...
- Тогда не приходи, пожалуйста.
- Что, ты уже не хочешь встречи со мной?
- Незачем, - кратко ответил Каморин, положил трубку и только после этого кратко всплакнул. В голову его почему-то пришли стихи: "Сокол в рощу улетел, на кобылку недруг сел, а хозяйка ждет милого не убитого, живого". Он заставил себя сквозь слезы рассмеяться и сказал громко, как бы обращаясь к невидимому собеседнику:
- Ах, чёрт! Я становлюсь непозволительно сентиментален!
Ирина, к счастью, больше не приходила. Зато в один из первых дней по возвращении Каморина из больницы к нему на дом наведался нежданный посетитель.
- Вербилов Валерий Павлович, следователь районной прокуратуры, - представился незнакомец, рассматривая Каморина сверху вниз, с высоты своего немалого роста, прищуренными водянистыми глазами. - Наверно, вы понимаете, по какому я делу. Насчет подброшенного ритона. Разрешите войти?
- Проходите, конечно.
Каморин запрыгал перед своим гостем на костылях, а следом за ним в большую комнату, так назывемый "зал" советских квартир, прошел следователь.
- Странная эта история, - начал Вербилов, устроившись в древнем кресле напротив Каморина и достав из портфеля бумаги. - Кто-то взял на себя труд сначала украсть ритон, а потом подбросить его вам. И вы не видели того, кто подбросил?
- Я уже говорил, что не видел.
- Ну хорошо, давайте всё по порядку. Значит, 4 апреля утром в вашу дверь позвонили...
- Я всё случившееся 4 апреля помню плохо, потому что в этот самый день попал в ДТП, в котором получил перелом ноги и сотрясение мозга.
- Ах, да! Конечно! Это называется ретроградная амнезия. И приблизительное время, когда позвонили, вы не сообщите?
- Кажется, я тогда завтракал... Стало быть, около восьми...
- После звонка вы открыли дверь и что увидели?
- Под дверью был перевязанный скотчем свёрток из сложенного в несколько раз полиэтиленового пакета.
- Вы сразу подняли этот свёрток?
- Да.
- На свёртке и внутри него какие-то надписи были?
- Нет.
- Полиэтиленовый пакет у вас сохранился?
- Нет.
- Что вы сделали со свёртком?
- Сразу развернул, увидел ритон и поехал сдавать его в музей.
- И это всё?
- Всё.
- Да, негусто! - с досадой сказал Вербилов, оторвавшись от бумаги, в которой записывал ответы Каморина. - А ведь ранее вы сообщили интересную информацию о визите в музей Анжелы Чермных и её парня Котаря накануне кражи ритона. Этот Котарь - опасный авантюрист. Я проводил следствие по делу об убийстве директрисы ателье "Надежда" Лоскутовой, и Котарь был сначала главным подозреваемым. В вечер убийства его поймали в ателье с деньгами из кабинета Лоскутовой и ножом в кармане. А затем шило со следами крови Лоскутовой нашли в шкафчике для сменной одежды швеи Бауловой. И всё же я совсем не исключаю вероятность того, что Котарь убил Лоскутову и затем подбросил шило Бауловой. Потому что его дальнейшие похождения доказывают, что он ловкий парень. Думаю, в музей он захаживал не просто так. Скорее всего, хищение ритона - его рук дело. Но без свидетелей нам это не доказать.
Вербилов посмотрел на Каморина выжидательно. Тот встретил взгляд следователя с внешним невозмутимым спокойствием, уже решив для себя: Анжелу, доверившуюся ему, он не выдаст. Этого никому не нужно, кроме Вербилова, а ей, несчастной, болезненной девушке, навредит. К тому же он вполне мог не встретить её в то утро, поскольку совсем не обязан был бросаться за незнакомкой вниз по лестнице, теряя на ходу домашние тапочки. Так что перебьётся Вербилов без его показаний.