Распахнулась дверь, и порывистой походкой в комнату вошла главбух Елена Клевцова - высокая, сухопарая блондинка лет тридцати с красными пятнами на лице и блестящими от слез глазами. Терпко пахнуло женским потом. Увидев Шаркова, она еле слышно поздоровалась, бессильно опустилась на свой стул, уперлась локтями в стол, а лицо спрятала в раскрытые ладони. Наверно, для того, чтобы не видно было слёз на глазах - догадался Шарков.
- Что там у Лоскутовой? Наверно, Чермных приехал? - осторожно спросила Оля.
Клевцова звучно проглотила слюну и ответила с трудным усилием, сквозь подавленный всхлип:
- Чермных собрал сейчас совет учредителей и взъелся на меня за то, что в последнем балансе я показала приобретение помещения не за счет полученного от него кредита, а как его взнос в уставный капитал. А Лоскутова вдруг сказала, что не просила его выкупать эту тысячу квадратных метров. Ну уж и вспылил он тогда! Чуть не матом ругался! И больше всех досталось мне! Если я буду упорствовать, он уволит меня с порочащей записью в трудовой, а Лоскутова не защитит!
- Ну, положим, так сразу не уволит, - спокойно возразила Оля, - сначала ему нужно будет уволить Лоскутову.
На лице Клевцовой появилась горькая, язвительная усмешка, она энергично, с негодованием встряхнула льняными кудрями:
- Да ты не знаешь, как бухгалтеров подставляют! Будешь стараться угодить своему начальнику и в итоге окажешься крайней!
- Однако уже без семи два, - сказала Оля, взглянув на часы и поднимаясь, - пора занимать места.
Шарков с облегчением встал и направился к выходу вслед за Олей, по её примеру захватив с собой стул, а Клевцова осталась сидеть, чуть слышно посапывая, устало щуря близорукие глаза, воспаленные от невыплаканных слез.
Собрание, как всегда, проводили в помещении швейного цеха - самом большом в ателье. Швеи уже выключили свои машины и терпеливо дожидались, оставаясь на своих рабочих местах, пока остальные принесут стулья и рассядутся. Вошли и заняли места за столом мастера, в "президиуме", четыре портнихи из совета учредителей "Надежды", приемщица заказов Акопова, директриса Лоскутова и немолодая, некрасивая Лариса Крохмаль, о которой все знали только то, что она экономист и что-то вроде консультанта у Чермных.
В приглушённом гуле женских голосов звучало тревожное, злое оживление. Когда вошел Чермных, приземистый, грузный, с плешью спереди, придававшей ему облик мыслителя, все голоса сразу смолкли. Живой, насмешливый взгляд его черных глаз быстро окинул собравшихся, никого особо не выделяя. Затем он медленно прошел через цех к столу мастера, где для руководства были приготовлены места. Однако не сел, а остался стоять, сверля всех взглядом. Почему-то все перед ним опускали глаза, даже самые бойкие и злые на него бабы.
Несколько мгновений все молчали. Наверно, ожидали, что Зоя Акопова как председатель совета учредителей объявит, по обыкновению, повестку дня и предоставит слово тому, чьё имя первым значится в списке докладчиков. Но ей не дали никакого списка, только сообщили, что выступит Чермных, а о чём именно - не сказали. Впрочем, она понимала, что "Надежда" гибнет, что хозяин вколотит сейчас, может быть, последний гвоздь в гроб товарищества. Помогать ему в этом она не хотела и потому молча сидела за столом президиума, потупив взгляд, напряженная и злая. Лоскутовой пришлось проявить инициативу:
- Слово для доклада - Сергею Борисовичу! - объявила она.
Вместо того, чтобы начать речь, стоя у стола, Чермных неторопливо двинулся в глубину помещения, между рядами швейных машин. Портнихи, почти все немолодые, сутулые от долгого согбенного корпения над шитьем, смотрели на хозяина исподлобья, настороженно. Его голос зазвучал сначала тихо, задумчиво, как если бы он размышлял наедине, проговаривая вслух сокровенные мысли:
- Вы все уже знаете, наверно, что на днях я выплатил в комитет по имуществу остаток выкупной платы за помещение, занимаемое товариществом "Надежда". Теперь я хочу вернуть эти деньги. Мы в совете учредителей сейчас битый час говорили об этом, и я вижу, что люди здесь плохо понимают простые вещи. Если вы взяли в долг, надо отдавать. У вас трудное положение? Значит, плохо работаете! Никто не обязан давать вам блага просто за красивые глаза. Что я имел от "Надежды"? Да я здесь даже брюк себе не сшил! И вот теперь учредители желает, чтобы я просто подарил им те десятки миллионов, которые пошли на выкуп помещения! Не выйдет! - голос его вдруг взвизгнул. - Так, блин, не бывает!