Против обыкновения Чермных в конце своего выступления не предложил собравшимся принять резолюцию. Некоторые переглянулись удивленно: для чего же их собирали? Хотя несомненный эффект от услышанного и увиденного испытали все. Он был сродни театральному: то же будоражащее, мучительно-радостное напряжение, постепенно нараставшее в ожидании своего финального разрешения. Только сейчас разрядка была умышленно отсрочена. Видимо, Чермных хотел, чтобы какая-то работа подспудно совершилась в душах женщин, чтобы они сами пришли к неизбежному. Многие вопросительно смотрели на Лоскутову. Она, сразу постаревшая от горьких складок, проступивших у рта, поднялась и сказала устало:
- Давайте пока на этом закончим. А что делать дальше - мы это обсудим на совете учредителей и потом вынесем на общее собрание.
Женщины шумно задвигали стульями, поднимаясь. Каждая испытывала радость и от того, что собрание, обещавшее быть долгим и тяжёлым, наконец завершилось, и от пережитой нервной встряски, в которой было нечто сладко-надрывное, освежающее, похожее на то, что испытывает зритель спектакля.
Выходя вместе со всеми, Шарков глазами поискал Лоскутову. Директриса о чем-то разговаривала с Грядуновой - той самой болезненного вида портнихой, которая посмела возразить Чермных. Ну конечно же, хозяйка будет теперь ещё часа два успокаивать возбужденных баб, с тоской подумал Шарков. А потом сама долго не сможет прийти в себя и, чего доброго, прикажет вечером везти её в ресторан и просидит там до закрытия. Для неё ведь всё клином сошлось: передряги в ателье, разбитая машина и разрыв с Михалиным. Может быть, её, пьяную, он должен будет из машины тащить до её квартиры. И при этом она будет ронять ему на грудь голову с необычным, мускусным, душно-сладким запахом жестких волос, томно сощурив свои азиатские, с поволокой, очи... По возвращении же далеко за полночь домой ему придется ещё как-то тушить очередной семейный скандал...
Чтобы не торчать в коридоре в напрасном, безнадежном ожидании Лоскутовой, Шарков направился в комнату специалистов. Там все были в сборе. Белокурая, длинноногая технолог Вера Акимова прихорашивалась перед трюмо. Завидев Шаркова, она посмотрела на него чуть с вызовом, как смотрят на мужчин очень молодые девушки, для которых этот неосязаемый, эфемерный контакт "на равных" со взрослым представителем противоположного пола ещё не утратил своей волнующей новизны. Шарков, у которого дочь уже вступала в такой же возраст, ощутил укус тревоги: с кем-то вот так же переглядывается его Светка?..
Товаровед Оля Леханова сидела с потупленным взором, снова перебирая свои бумаги. Шаркову показалось, что она предвкушает интересный разговор о собрании. Чем дальше, тем больше не нравилась ему сегодня вкрадчивая, ловкая Оля с её обострённым любопытством к обреченному делу, к процессу угасания. Это же сродни интересу к мертвечине, к трупу. И всё вокруг - пыльные, выцветшие шторы, мутное зеркало трюмо, железный стояк вешалки, весь увешанный аляповатым тряпьем, - казалось до ужаса неживым, ненастоящим, оскорбительно-нелепым, ненужным. Впору было заорать в мучительном недоумении: ну что же я делаю здесь?!
Главбух Клевцова все ещё казалась взвинченной. Она то и дело отрывала взор от бумаг, разложенных на столе, и беспокойно смотрела вокруг, явно во власти какой-то тяжёлой мысли или переживания. До сих пор эта рослая, плоскогрудая блондинка была неприятна Шаркову. "Бледная немочь" - так мысленно называл он ее. Но сейчас он почувствовал к ней симпатию. Шарков уселся на свободный стул рядом со столом Клевцовой и решил помочь ей облегчить душу:
- Неприятности, Елена Юрьевна? Баланс переделывать - это, наверно, много работы?
Клевцова сначала взглянула на Шаркова запальчиво, ожидая, может быть, прочесть в его взгляде насмешку, но, всмотревшись, смягчилась и заговорила охотно, с надеждой на сочувствие:
- Переделывать баланс - это вздор. Горе в том, что "Надежда" долго не просуществует после того, как в отчетности признает свою задолженность перед "Кредо". Чермных быстренько придушит её. Присутствовать на похоронах фирмы - это не для моих нервов. К тому же Лоскутова не вступилась, я оказалась крайней. А ведь она сама говорила мне, чтобы я показала деньги, выплаченные Сергеем Борисовичем за помещение, не как кредиторскую задолженность, сама же назвала и сумму, а документов никаких не дала. Помню, я предупреждала ее: мне эти миллионы приткнуть некуда, разве что на семьдесят пятый счет "Расчеты с учредителями", но это будет неправильно. А она: "Давай на семьдесят пятый, чтобы мы не были ему должны". Теперь мне остается только уйти...