Между тем Кухтина была не согласна с тем, что следствие квалифицировало преступление Котаря всего лишь как кражу, то есть тайное хищение, в отличие от грабежа - хищения явного. Она усматривала в этом явную натяжку. Потому что ясно: всякий, кто желает проникнуть во внутренние служебные помещения заведения, должен объясниться, когда его просят об этом. Подсудимый же не ответил на вопрос приёмщицы заказов, чем и вызвал переполох в ателье. Однако в данном случае разумнее было, полагала она, поддержать мнение следователя.
Формально статья 158-я Уголовного кодекса позволяла Кухтиной назначить за кражу, совершенную с незаконным проникновением в помещение, одно из следующих наказаний по своему выбору: штраф в размере до двухсот тысяч рублей или в размере заработной платы либо иного дохода осуждённого за период до восемнадцати месяцев, обязательные работы на срок до двухсот сорока часов, исправительные работы на срок до двух лет, либо, наконец, лишение свободы на срок до пяти лет. Но за неимением у Котаря средств, дохода и работы дать ему на самом деле можно было только срок лишения свободы, реальный или условный. Как прежде несудимого его можно было признать способным к исправлению без лишения свободы и назначить ему на этом основании условное наказание с испытательным сроком.
Если ещё, как оплеуху Чермных, навязать ему Котаря в работники, обусловив освобождение молодчика его обязанностью добросовестно трудиться у предпринимателя, то Котарь не сможет до истечения испытательного срока ни покинуть город, ни сменить работу, определённую ему приговором об условном наказании. То есть он будет под присмотром сам и заодно станет сообщать какую-то информацию о Чермных. И ещё это даст повод для сплетен о причастности Чермных к убийству Лоскутовой. Да, хитро задумал Першуков или кто-то стоящий за ним!
А вот ей, судье Кухтиной, досталась в этом сомнительном деле уж очень жалкая роль - послушной исполнительницы чужих задумок, безответной "стрелочницы" и "козлицы отпущения", на которую после освобождения Котаря будут с возмущением показывать пальцами. Ну и пусть, если выбора нет... Всё же она выполнит свою долг, зафиксировав в мотивировочной части приговора все выявленные обстоятельства происшествия в ателье, которые отныне будут считаться установленными судом и сыграют свою роль в ходе процесса Бауловой. И ещё она слегка поможет себе она может сокращением процедуры исследования вещественных доказательств, где скрупулёзность не нужна...
Пока юная, розовая от волнения мастер швейного цеха Акимова, лишь год назад устроившаяся "Надежду" с новеньким дипломом колледжа, путано рассказывала о событиях ужасного вечера, Кухтина быстро написала несколько слов на листе бумаги, сложила его и протянула заседательнице Ершовой, сухонькой старушке, похожей на учительницу, шепнув:
- Передайте, пожалуйста, секретарю Лене.
Ершова послушно переложила листок на соседний стол, к Лене. Та развернула бумагу и удивленно вскинула брови. Но уже спустя миг она согнала со своего лица недоумение, поднялась, быстро подошла к столу прокурора Першукова и положила перед ним записку.
"Считаю осмотр вещественных доказательств излишним", - прочитал невозмутимый, как всегда, прокурор. Он тотчас понял, что судья хочет поскорее объявить судебное следствие завершённым и перейти к прениям. Что ж, вполне разумно. Осмотр изъятых у подсудимого ножа и купюр ничего не мог добавить к тому, что уже было известно. Но возня с вещдоками, особенно деньгами - дело канительное. Купюры нужно принимать под расписку, пересчитывать, а в идеале даже отразить в протоколе особенности их внешнего вида как основу для возможных глубокомысленных заключений... Да ну их к лешему! Першуков посмотрел на Кухтину и слегка кивнул ей. Ну вот, теперь судья знает, что прокурор не настаивает на соблюдении докучной формальности. И уже больше никто из участников дела не предъявит в связи с этим претензий, в том числе и юная адвокатесса: ведь приговор для ее подзащитного будет самый мягкий из возможных. А в протоколе, как положено, будет записана фраза: "Суд изучил вещественные доказательства"...
Котарь почти не прислушивался к тому, что говорили в зале суда. К чему напрасно терзать себя? Так утешительно было следить за легким колыханьем шторы на окне, вслушиваться в доносящийся издалека уличный шум и соображать о том, что уже март и что совсем скоро весна на воле будет в разгаре. Вот бы тогда на реку, на солнцепёк! Или в лес, полный свежей зелени!..