После непроглядной тьмы в "предбаннике" в кабинете ему показалось довольно светло, хотя снаружи туда проникал только слабый рассеянный свет от дальних фонарей и освещённых окон домов по соседству. Но он прекрасно различал все рабочие столы сотрудниц, ещё один шкаф в углу и дверь в подсобку, с чернеющим на стене рядом с ней выключателем. Несколько мгновений он колебался: не включить ли в подсобке свет? Но затем решил, что всё-таки не стоит: пусть это будет лишняя страховка на тот случай, если в кабинет, паче чаяния, кто-то войдёт. Тем более, что у него есть фонарик.
В подсобке он уселся в жёсткое креслице возле рабочего стола, загромождённого, как всегда, последними поступлениями - минералами, древесными спилами и тяжелой стеклянной рамой с коллекцией бабочек. На миг он испытал облегчение: первая часть задуманного была выполнена. Но тут же снова напрягся, представив, что в музее могут хватиться пропавшего посетителя и начать поиски. Обострённым слухом он вслушивался в происходившее за стеной. Вот послышались шаги, и он сразу замер.
- Нет, все-таки диорама "Зимний лес" - это "гвоздь" нашей экспозиции, - произнес приглушённый, но всё же вполне отчетливый женский голос. - И потому все, размещенное рядом, неизбежно проиграет. К тому же такое соседство нарушит целостное восприятие этого зала.
- Но если там уже есть енот и бобёр, то почему не появиться в уголке и коллекции певчих птиц?
- Потому что енот и бобёр - постоянные обитатели края. Они смотрятся органично рядом со зверями, которые представлены в диораме, - оленем, волком и лисой. А певчие птицы - это уже совсем другое дело. Ведь они прилетают на теплое время года, а не живут в зимнем лесу. Стоит придержать птичек до обновления экспозиции в соседнем зале. Там, рядом с образцами почв и гербариями, они будут на месте.
- Да, пока их моль не съест!
- А это уже забота хранителей фондов.
У Котаря вдруг мучительно запершило в горле, и ему захотелось кашлянуть. Чтобы удержаться, он стал глотать слюну, и даже эти сдавленные звуки казались ему пугающе громкими. Но шаги за стеной уже удалялись. Около часа было совсем тихо, а потом послышались другие голоса:
- Уже без четверти, Лидия Николаевна.
- Да, я сейчас буду собираться.
- До свидания.
- До свидания, Виктория.
Спустя минут двадцать за стеной послышался приближающийся звук торопливых шагов. Скорее всего, это был дежурный, который совершал обход музея перед включением охранной сигнализации. Но Котарю пришла в голову пугающая мысль: а если кто-то заметил, что он зашёл в музей и не вышел? Если сейчас идут за ним?
Шаги достигли зала, отделённого от подсобки только тонкой стеной. Котарю показалось, что музейный сотрудник слишком уж сильно стучит каблуками. Трусит он, что ли, и оттого пытается демонстрировать уверенность и силу? Чтобы нагнать страху на неведомых злоумышленников, которые притаились в укромном уголке, ха-ха!
Затем Котарь выждал ещё добрый час - к этому времени дежурный наверняка должен был покинуть музей. От долгого сидения в темноте он осовел и с отвращением чувствовал себя опустошённым, слабым, безвольно-размякшим, потным, неопрятным. Ему очень захотелось вырваться из темного, пыльного чулана на волю, оказаться дома, и не в съёмной квартире, а в настоящем, родительском доме, захотелось погрузиться в тёплую ванну и затем лечь в постель. "И на чёрта я торчу в этой проклятом Ордатове!" - с отчаянием и ненавистью непонятно к кому думал он. Но медлить было нельзя. Чего доброго совсем раскиснешь. Нужно, по крайней мере, выбраться из музея. Но прежде всего надеть перчатки. Он достал их из кармана толстовки - обычные бытовые, резиновые - и натянул.
- Пора, - сказал он себе самому, поднимаясь.
Он двинулся к выходу из служебного помещения, шаря перед собой лучом карманного фонарика. Одновременно он нащупал в карманах всё, что, прихватил с собой: верёвку, боёк от молотка и отвертку. Рукой в перчатке он старательно вытер рукоятку двери и вышел из подсобки. Ему уже не терпелось развязаться с неприятным и опасным делом.