- Свет в залах можно выключить? - спросил Каморин в робкой надежде на то, что теперь наконец удастся вырваться из музея.
- Нет уж, молодой человек, если вляпались в такую историю, подождёте здесь с нами до утра, то есть... - капитан взглянул на часы, - еще шесть часов, пока не приедут следователи и не выйдут на работу ваши музейщики. Нельзя оставлять объект без присмотра. Ведь охранная сигнализация выведена из строя. А свет в залах нам, конечно, не помешает...
Все направились в вестибюль. Сотрудники вневедомственной охраны расположились там на трёх диванчиках, - тех самых, на которых в часы приёма обычные посетители надевали поверх своей обуви холщовые тапочки, закрепляя их на ногах матерчатыми лентами. Каморин же вернулся на своё место дежурного, опустил голову на стол и попытался задремать. Легче это можно было бы сделать, расположившись на скамье смотрителя в одном из залов, но и без посторонней подсказки он сообразил, что всем им, коротающим ночь в музее, нужно держаться вместе, на виду друг у друга. И особенно это важно для него, попавшего уже в разряд подозреваемых. Чтобы на него не возложили ответственность за пропажу чего-то ещё...
Как ни странно, Каморин действительно вскоре задремал и очнулся уже в восьмом часу утра от чувства боли в затёкшей руке, на которой лежала его голова. От собственной подмышки на него пахнуло кислым, терпким запахом тревожной ночи и беды. Тут же он вспомнил всё, что произошло накануне. Или, может быть, он и не забывал ничего, а смутно соображал обо всем в дремоте? Вокруг него уже нетерпеливо прохаживались по вестибюлю, переговаривались милиционеры: им явно не терпелось поскорее уйти отсюда.
- Что, есть, наверно, хочешь? - спросил Каморина, поймав его взгляд, рослый, одутловатый сержант с проступившей синевой на щеках и под глазами. - А ты покури. Мы всю ночь курим. Дать сигарету?
- Спасибо, я не курю.
Подошел капитан, положил на стол лист бумаги:
- Подпиши акт.
Каморин читал медленно, с трудом разбирая мелкий, кудрявый почерк: "...При осмотре в зале древней истории обнаружена повреждённая витрина с предметами салтово-маяцкой культуры, из которой исчез серебряный ритон VIII века. Других пропаж не выявлено..." Прочитав, он молча подписал бумагу и протянул её капитану. Затем он снова задремал и не заметил, как в вестибюль вошел директор Кравцов. Лишь после того, как его потормошили за плечо, Каморин очнулся и увидел перед собой директора.
- Как же так? - тихо произнес Кравцов, насупив черные брови, и на его незначительном востроносом лице, похожем на мордочку грызуна, появилось выражение горькой обиды и недоумения. - Почему ты не дежурил, как полагается? Почему не проследил, чтобы в музее не остался посторонний?
- Я осмотрел все залы перед уходом и никого не заметил, - пробормотал Каморин.
- А теперь ты представляешь, что будет? - Кравцов яростно поскреб на макушке седой ёжик своих волос, объеденный обширными залысинами. - Добром эта история не кончится, и прежде всего для тебя. Пиши объяснительную, чтобы через полчаса она лежала у меня на столе. А когда придёт сегодняшний дежурный, ступай домой, отсыпайся, ты здесь больше не нужен.
Каморин послушно принялся за объяснительную записку. Глаза его слезились, пальцы дрожали, затылок давила саднящая боль. Он понимал, как жалок сейчас: красные веки, мятая одежда, виноватое выражение на осунувшемся лице. Не оттого ли морщатся, взглянув на него, и отворачиваются менты, все еще томящиеся в вестибюле в ожидании приезда следственной группы?
В записке Каморин постарался изложить все события вчерашнего дня, которые случились за время его дежурства. Состоялись экскурсии для двух групп школьников и продано 47 билетов для индивидуальных взрослых посетителей. Кто ещё был? Двое мальчишек лет десяти принесли ржавую красноармейскую каску. Хотя такого добра в фондах и подсобках предостаточно, из деликатности Каморин поблагодарил пацанов, принял их находку и разрешил им бесплатно посмотреть музей. Ещё наведался председатель местного общества филателистов для встречи с Надей Гейст, сотрудницей отдела новейшей истории, вместе с которой он готовит филателистическую выставку. Вроде всё? Ах, да: был один необычный посетитель - молодой человек Анжелы Чермных, приходивший на этот раз один! Его приход Каморин запомнил хорошо: юноша явился без верхней одежды, в одной лишь толстовке, и в вестибюле, прежде чем надеть холщовые тапочки поверх кроссовок, старательно потопал ногами, оставив на полу оплывающие ледяные ошметки... А вот когда он вышел, Каморин, хоть убей, вспомнить не мог...