— Не расстраивайся, — прошу я. — Лилла, она такая. Ничего не поделаешь. Ей обязательно нужно что-нибудь исправлять и менять, даже то, что не нуждается в исправлениях.
В постели Анна спрашивает:
— А Лилла знает, что у меня агорафобия?
— Нет.
— Ты ничего не рассказал?
— Ничего. Но расскажу, если хочешь.
— Нет-нет, пожалуйста, не надо. Только если выбора не будет. Я не хочу делать из мухи слона. Если она проживет здесь подольше, то сама догадается, а если нет, то без разницы. Я… не знаю. Агорафобия — это так… неприятно. Полный отстой. Даже название некрасивое. А Лилла полна жизни… она просто решит, что я чокнутая. Хотя на самом деле я другая. То есть надеюсь… — Анна смотрит на меня и прикусывает губу. — Правда, иногда я сомневаюсь. Ты, наверное, тоже думаешь, что я ненормальная. Слабая, тихая, слишком пугливая. Ты ведь не знаешь, какая я была раньше.
Прежде чем я успеваю что-нибудь сказать, она стискивает мою руку.
— Но я исправлюсь. Я стану сильной. Обещаю, Тим. Еще до конца года все наладится.
Я смотрю ей в лицо и удивляюсь тому, какая она красивая, когда не смущается. За последние несколько недель, когда мы стали сначала друзьями, а потом любовниками, Анна как будто преобразилась, сбросила грубую, неудобную чешую и показала свою истинную натуру. Она ничуть не похожа на ту девушку, которую я встретил в первый день в Фэрвью, — неловкую, неприязненную, которая почти не разговаривала и избегала пристального взгляда.
— И это будет прекрасно, — говорю я, притягивая Анну к себе и впервые думая о том, что, кажется, по-настоящему влюблен.
66
На следующий день, когда Тим на работе, она снова идет на чердак. Сначала она вообще решает туда не ходить, словно намереваясь что-то доказать Лилле, внушить ей, что она знает и другие способы занять себя. Но затем Анне становится стыдно оттого, что мнение Лиллы для нее важно. Девушка отказывается что-либо менять ради гостьи, сгибаться под гнетом чужого презрения.
Анна не садится в кресло, как обычно, а проводит время за уборкой. Она тщательно смахивает пыль с семейных фотографий, беря их одну за другой, осторожно стирает отпечатки пальцев со стекла над лицом Бена. Потом протирает комод, подоконники, подлокотники кроватки и застилает ее свежими простынями. Анна трудится, пока не наводит идеальный порядок. Впору принца принимать.
Как будто не все равно. Как будто кому-то есть до этого дело.
Убедившись, что в комнате ни пылинки, она спускается и запирает дверь чердака. Обернувшись, она вздрагивает от испуга: с противоположного конца коридора за ней наблюдает Лилла.
— Привет, Анна. Снова была на чердаке? Что ты там вообще делаешь?
Сначала Анна намеревается солгать, придумать что-нибудь, но в голову не приходит ничего правдоподобного, и она чувствует, что краснеет даже при мысли о лжи. Лилла так умна, что немедленно распознает неправду.
— Ничего особенного, — коротко отвечает она, надеясь, что Лилла отвяжется. — Просто сижу.
— Просто сидишь? — у Лиллы округляются глаза. — Ого. Я вижу, тебе действительно нечем заняться.
Анна пытается сменить тему:
— Я спустилась, чтобы перекусить. Ты что-нибудь хочешь?
— Нет, я только что поела. — Лилла смотрит через ее плечо на дверь чердака. — А можно мне туда? Наверное, из окна потрясающий вид.
— Нет, не стоит.
— Да брось, Анна, — умоляюще говорит Лилла. — Не будь такой скрытной. Чем больше ты упрямишься, тем любопытней я становлюсь, сама видишь.
Она притоптывает ногой и улыбается, с трудом скрывая нетерпение.
— Ты же знаешь, я не терплю, когда от меня что-то скрывают.
Анна вздыхает. Лилла невероятно настойчива. Очень неприятное качество. Но, может быть, пора рассказать ей о Бенджамене. Если Лилла узнает правду, она многое поймет. Анна совершенно не нуждается в сочувствии — и уж тем более в жалости Лиллы — но она не хочет, чтобы ее считали ленивой или странной. Она сомневается, что Лилла когда-либо сумеет понять чужое горе, но, возможно, она проявит уважение и признает, что это не слабость.
И вот, стоя в коридоре, тихим голосом Анна рассказывает Лилле про Бенджамена. О его рождении и короткой жизни.
Лилла внимательно слушает.
— Он умер, когда ему было всего восемь недель, — заканчивает Анна.
— Ну надо же. Даже не верится, что у тебя был ребенок. — Лилла оглядывает собеседницу с головы до ног, как будто одежда и тело Анны должны каким-то образом нести на себе печать материнства.
— На чердаке я держу его вещи, — объясняет Анна. — И ничего больше. Я хожу туда, чтобы подумать о нем.
— Можно посмотреть?
Анна кивает.
Лилла первой трогается с места, держа ее за руку.
— Дай ключ, — требует она, отпирает замок, заходит и закрывает дверь. Обе поднимаются по ступенькам.
Увидев кроватку, Лилла молчит. Она смотрит на Анну, потом медленно приближается, касается стенки кроватки, разглядывает одеяльце.
— Здесь спал Бенджамен?
— Да.
Лилла берет одну из фотографий Бенджамена. Кажется, она удивлена, даже шокирована, как будто до сих пор не верила Анне. Она моргает, словно собирается заплакать, и Анна внезапно чувствует прилив симпатии. Лилла передергивает плечами, ставит фотографию обратно и обхватывает себя руками, как будто ей холодно.
— Какой славный малыш. Ты, наверное, очень скучаешь.
— Да. Ужасно.
— А что случилось? В смысле, как он…
— Умер? Несчастный случай. Он утонул.
— О Господи, Анна, какой ужас… ох. Но каким образом?
— Не важно.
— Ты страшно переживаешь, да? Вплоть до того, что хочется…
— …покончить с собой? Да, иногда хочется.
— Я не это имела в виду, но… э… да, я понимаю… — Лилла жмет плечами и сочувственно склоняет голову набок. — Бедняжка! Ну, ты приходишь сюда… и чем занимаешься?
— Просто сижу, — отвечает Анна. — И все. Поднимаюсь на чердак и сижу в кресле.
— По нескольку часов? — Лилла явно недоумевает.
Анна жмет плечами.
— Мне становится легче.
— Правда? Отчего?
— Не знаю. Просто становится.
Девушка не собирается вдаваться в подробности. Она ничего не обязана объяснять. Анна убеждается, что напрасно рассчитывала на искреннее сочувствие, приведя Лиллу сюда. Некоторым людям никогда не понять, отчего Анна испытывает облегчение в окружении вещей Бенджамена и на что похожа мимолетная, но несомненная радость, которую она ощущает, если удается забыть о смерти ребенка. Несколько мгновений этой радости — вполне достаточная награда, ради которой стоит просиживать на чердаке часами.