— Да, я — не христианка, не мусульманка, я — просто женщина.
— Значит, тебе все равно, какую веру исповедовать? — приятно удивленный таким открытием, вкрадчиво продолжал он.
— А зачем мне вообще что-то исповедовать? Впрочем, — она на минуту задумалась и, сверкнув жемчугом зубов, с наигранной торжественностью произнесла: — Я буду исповедовать любовь!
— Но это что-то языческое…
— Амир, какое все это имеет значение, — отмахнулась она от неинтересного разговора, разглядывая потрясающий, головокружительный браслет фирмы «Бушрон», который он ей недавно подарил; затем, прикоснувшись к его губам, словно знойный ветер, забрала последнюю каплю живительной влаги и, оставив его с неутолимым чувством жажды, поспешила переодеваться.
Муфарек в волнении встал с кресла, подошел к бассейну, раздевшись, бросился в манящую прохладой чашу в форме гигантской ракушки. Всплеск воды вывел Тамару из блаженного, полусонного состояния. Она недовольно поморщилась и открыла глаза.
«Все, пора кончать мои каникулы, — томно вздохнув, подумала молодая женщина. — Надо заниматься делом. Курорт — шикарный, публика — состоятельная, почему бы мне здесь не поискать себе мужа. Амир, конечно, очень внимательный, главное — щедрый: выделил мне отличное ежемесячное содержание, дарит дорогие подарки, но… он — мусульманин, а я хочу жить во дворце, а не во дворцовой клетке. Значит, с ним мне придется расстаться. Надо срочно искать замену, но не любовника, а мужа. Возраст обязывает».
Амир сел на край бассейна, взял пушистое пестротканое полотенце и взглянул на Тамару, которая по-прежнему дремала в шезлонге.
«Интересно, — подумал он. — Чем же все-таки меня привлекает эта женщина? Вероятно, своей абсолютной непредсказуемостью», — он улыбнулся и вспомнил, как однажды… в его парижской квартире раздался звонок в дверь. Амир удивился: «Кто бы это мог быть без предупреждения?» Муфарек не любил неожиданных визитов, и к тому же он был очень занят. Но звонок переливчатой трелью настойчиво вызывал хозяина. Слуги были отпущены, поэтому Амиру пришлось встать из-за письменного стола и направиться в коридор. С недовольным выражением лица он открыл дверь: перед ним, потупив взор, стояла монашенка в сером одеянии с капюшоном на голове.
— Простите, вы, кажется, ошиблись адресом, — быстро сказал ей Амир и уже было хотел захлопнуть дверь, как та неожиданно резво впрыгнула в квартиру и, с силой прижавшись к Муфареку, ловко расстегнула его брюки. Надо было видеть выражение лица мужчины, которого в его собственном доме насилует монашенка. Он был настолько поражен, что лишился дара речи и только хватал ртом воздух…
— Что… что вы делаете? — немного придя в себя, закричал Амир.
Но тут из-под капюшона сверкнули черные агатовые глаза, и мощная, восхитительная волна наслаждения властно подхватила его и унесла в другую солнечную систему. Когда он очнулся, то увидел смеющийся, озорной взгляд, подернутый влагой удовольствия. Это было самое сильное, самое потрясающее чувство, когда-либо испытанное им, это был восторг существования.
— Тамара! — в восхищении воскликнул Муфарек. — Ты как огненный турецкий кофе с ледяной водой, ты как извержение вулкана…
Он провел рукой по ее загорелому телу, блиставшему красотой в расстегнутом монашеском одеянии и бесстыдно призывавшему к запретному и оттого восхитительному…
Амир подошел к молодой женщине и, поддавшись страстному желанию, вызванному воспоминанием, схватил ее на руки и, положив на широкую кушетку, захотел увести в мир наслаждений, но Тамара резко высвободилась и недовольно воскликнула:
— Ты меня испугал!
Глаза Амира смеялись, а руки гладили ее тело, стараясь вызвать желание. Это еще больше взбесило молодую женщину, и она из последних сил заставляла себя сдерживать охвативший ее гнев. Дрожащими от ярости губами Тамара раздраженно бросила:
— Я хочу принять душ, — и быстрым шагом направилась к дому.
Поднявшись в спальню, она упала на ковер и со злостью подумала:
«Боже, как мне все это надоело… Меня начинает тошнить от Муфарека, от его какой-то бешеной, идиотской страсти. Самое странное, что он мне нравился, даже очень… Мне было хорошо с ним, но, по-видимому, я пресытилась им… К тому же у меня с ним нет будущего…»
Немного успокоившись, Тамара поднялась, открыла шкаф и вынула темно-бирюзовое вечернее платье на длинных бретельках.
«В принципе с ним было бы неплохо, если бы он умерил свою страсть… И все равно, он не тот мужчина, с которым я всегда горела бы желанием заниматься любовью. — Она горько усмехнулась. — Надо отдать должное постоянству моей судьбы, которая с упорством посредственности каждый раз подсовывает мне что-то не то».