И унося чужие.
Почти каждое утро ведьма задавалась вопросом: почему ее одноклассница Амма все еще спала, когда остальных учениц уже увели на холм? Видения того, как Амма захлебывалась, когда вода хлынула внутрь, затопив комнату в считаные мгновения, мучили Тэмсин. Каждую ночь она вновь переживала тот момент, когда Глава Ковена разорвала связь между сестрами, и Марлина тоже погибла.
Это сделала Тэмсин. Она была причиной. Двое покинули этот мир из-за ее отчаянной, неумелой попытки сохранить жизнь сестре.
По правилам Ковена использование темной магии каралось смертью. Но Тэмсин слишком отчаялась, чтобы не попытаться. Она, безрассудная двенадцатилетняя девчонка, знала, что стояло на кону. Но ее темным чарам не хватило сил вырваться за пределы Леса – рубежа, что разделял миры Внутри и Извне. Заклинание осталось в границах Леса, и только те, кто жил Внутри, узнали, какую гнусность она совершила. А вот этот новый мор, наоборот, с ужасной скоростью поражал простых людей, и это значило, что колдовала куда более опытная и могущественная ведьма.
Глава Ковена была тогда вне себя от ярости. За тридцать лет до этого именно Глава сразила темную ведьму Эванджелин, колдовством призвавшую хворь. Это Глава основала Ковен и посвятила жизнь тому, чтобы юные ведьмы могли учиться под присмотром, чтобы никто не использовал темную магию. До создания Ковена волшебный мир был полон хаоса. Теперь наступил порядок. Возникли законы, суды и наказания.
Пять лет назад Тэмсин предала доверие Главы Ковена. Теперь кто-то еще сделал то же самое.
Двери чулана с громким стуком распахнулись. Дневник ринулся к Тэмсин и ударил в живот с ошеломляющей силой. Тэмсин опрокинулась на спину, хватая ртом воздух, но не отводя взгляда от черной книги.
В первый раз ведьма еще могла списать появление дневника на случайность. Во второй раз никакого разумного объяснения не находилось. Тэмсин судорожно, прерывисто вздохнула. Она сама призвала его, вспомнив, как обратилась к темной магии? Или это темная магия пыталась выбить ее из равновесия? Возродить ее скорбь? Тыкала в пожелтевший уже синяк потери, на который Тэмсин старалась не обращать внимания?
Что бы ни послужило причиной, Тэмсин не могла этого вынести. Она закинула книгу обратно в захламленный чулан и спрятала его под побитым молью пледом. Затем обернулась к очагу, где уже погасли последние угольки. Дрожа, подобрала поленце из скудных запасов растопки и уложила в золу.
С огнивом пришлось повозиться: дрожащие руки никак не могли правильно ударить. Раз, другой, третий – и вот наконец мелькнула искра. Тэмсин обратилась к огню. Ее голос срывался от страха, пока она уговаривала искорку ожить. Когда очаг разгорелся, ведьма повернулась к столу.
Дневник лежал, открывшись на странице, исписанной округлыми буквами.
Тэмсин выругалась; в глазах плыло, паника подступала к горлу. Она подняла тетрадь и едва не швырнула в огонь, но зацепилась взглядом за завитушку в форме буквы Т.
Ее имя, написанное почерком сестры.
Марлина вечно что-то писала. На уроках, за едой, во время самостоятельных занятий магией она постоянно царапала – порой так быстро, что чернила брызгали на страницу и пятнали левую руку. Неряшливая, неаккуратная, всегда загадочная, Марлина была полна тайн, которыми не делилась.
Тэмсин часто пыталась прочесть что-нибудь через плечо сестры и порой успевала ухватить кусочек слова до того, как Марлина прогоняла ее или захлопывала тетрадь. Эта книга была частью сестры, а слова на странице – продолжением ее души.
Поэтому Тэмсин никогда не позволяла себе открывать дневник. Невыносимо было смотреть на почерк Марлины и не чувствовать ничего, кроме пустого любопытства – к той, за которую она когда-то была готова умереть.
Проклятие Тэмсин, наложенное Ковеном, не должно было позволить любви снова затуманить ее разум. Теперь при виде почерка своей погибшей сестры она испытывала лишь неприятное смятение.
Устраиваясь на кухонном стуле, Тэмсин еще пыталась переубедить себя. Но глаза уже читали целые фразы. В последний раз, когда ведьма обратилась к темной магии, погибли две девочки. Одной из них была Марлина. А теперь, когда кто-то вновь колдовал, ее дневник преследовал Тэмсин.
Это не могло быть простым совпадением. «Вещи либо есть, либо их нет», – говаривала Советница Мари. Дневник, очевидно, чего-то хотел от Тэмсин, так что она начала читать.
«Тэмсин снова испытывает мое терпение. Я знаю, что нельзя ее винить, что это во мне вновь говорит зависть – но сестра шествует по залам, как принцесса (одна из тех невероятно высокопоставленных особ, пред которыми простые люди обязаны преклоняться), смеется с Леей, будто ей и дела нет до остального мира.