– Вам нравится все такое?
– Вы знаете, о чем я. Мне нравится, когда меня что-то задевает.
Он сделал еще какую-то пометку в моем резюме.
– А что вам не нравится?
– Что? – Я решила, что ослышалась.
– Если вам нравится, что вас что-то задевает, то что вам не нравится?
– Это обычные вопросы на собеседовании?
– Это необычный ресторан.
Улыбнувшись, он скрестил руки на груди. У меня возникло ощущение, что собеседование тут о чем-то большем, чем о приеме на работу.
– О‘кей. – Я снова уставилась за окно. Хватит с меня. – Мне не нравится этот вопрос.
– Почему?
У меня вспотели ладони. Как раз в этот момент я поняла, что хочу тут работать. Хочу получить именно эту работу, в этом ресторане. Опустив взгляд на руки, я ответила:
– Чересчур личный.
– Ладно, – с ходу ответил Говард, бросил взгляд на мое резюме и взялся за старое: – Расскажите о какой-нибудь проблеме на вашем прошлом месте работы. Скажем, в той кофейне. Расскажите о проблеме и как вы ее решили.
Кофейня мне словно бы приснилась: едва я силилась вспомнить ее помещение, как оно растворялось. А когда я попробовала вспомнить скучную рутину: пробивание табелей и заказов, раковину, кассу, кофемолки, – сами предметы тускнели. А потом перед моим мысленным взором появилось жирная, злорадная физиономия.
– Была одна ужасная женщина. Миссис Паунд. Я про то, что она была невыносимой. Мы называли ее Молот. Стоило ей войти, все ей было не так: кофе обжег ей язык или на вкус как зола, музыка слишком громкая, черничным маффином она вчера отравилась. Она вечно грозилась нас закрыть. Всякий раз, когда натыкалась на стол, говорила, мол, пусть наши юристы засучивают рукава. Она требовала яичницу для своей собаки. Ни цента не давала на чай. Ее все боялись. А чуть больше года назад ей ампутировали ступню. Диабет. Никто из нас не знал, да и откуда нам было знать? Она стала приезжать в инвалидном кресле, и все ухмылялись, ну вот конец, прощай, Молот.
– Чему конец? – спросил Говард.
– Ах да, про это я забыла. У нас не было пандуса. Надо было подниматься по ступенькам. Так что с ней более или менее было покончено.
– Более или менее?
– Но в том-то и суть истории. Однажды, когда она катила в кресле мимо, я встретилась с ней взглядом, она просто сверлила меня глазами. Я хочу сказать, с неподдельной ненавистью. Не знаю почему, но я по ней скучала. Скучала по ее лицу. Поэтому я приготовила кофе и побежала за ней. Я перевезла ее через улицу в сквер, и она жаловалась на все: от погоды до несварения желудка. С тех пор это стало нашей традицией. Я варила ей кофе каждый день, даже приносила яичницу в контейнере для ее собаки. Сослуживцы надо мной потешались.
Мне вспомнились распухшие, варикозные ноги Молота, то, как она показывала мне культю из-под халата. Синевато-сизые пальцы.
– Это приемлимый ответ на ваш вопрос? Проблема, наверное, была в отсутствии пандуса. Решение – вынести кофе на улицу. Простите, я не слишком хорошо объяснила.
– Думаю, вы прекрасно все объяснили. Вы проявили доброту.
Я пожала плечами.
– На самом деле она мне нравилась.
Молот была единственным грубым человеком изо всех, кого я знала. Она была несносна, исполнена горечи, но она не боялась наступить кому-то на мозоль. Она кому угодно все ноги бы отдавила, и глазом не моргнув.
Именно та старуха стала для меня пропуском в ресторан. Я это чувствовала, но не понимала. Дочка ее племянницы дружила с другом моего нового соседа в Уильямсбурге. Наше прощание обернулось слезным – с моей стороны, не с ее. Я обещала ей писать, но наша недолгая дружба оборвалась всего через пару недель. Глядя на Говарда и идеально накрытый стол, на умело и со вкусом составленный букет гортензий между нами, я поняла, что он имел в виду, говоря «гость», а еще осознала, что никогда больше не увижу Молота.
– Вы тут поселились у кого-то? У подруги? У бойфренда?
– Нет.
– А вы храбрая.
– Да? Я тут около двух дней и чувствую себя довольно глупо.
– Ну, будет храбро, если продержитесь, глупо – если провалитесь.
Мне хотелось спросить, как мне распознать разницу и когда.
– Если поступите на работу сюда, чего бы вы ждали от будущего года?
Я забыла, что я тут на собеседовании. Я забыла про отрицательный баланс на счету в банке, про вспотевшие подмышки и благородные виноградины. Я сказала, что хочу учиться. Про прилежание и дисциплину.
Следующий год – это будущее. Я выросла с девчонками, у которых все мысли были о будущем: фантазировать о будущем, строить планы на будущее. Они говорили о нем с такой определенностью, что оно превращалось в прошлое. Мне нечего было привнести в эти разговоры.