Как сквозь вату она услышала насмешливый голос Клиффорда:
— Моя милая Рейн, ты все валишь с больной головы на здоровую. Это ты не написала мне ни строчки с той поры, как уехала из Лондона, а прошло уже больше месяца.
Она широко распахнула глаза:
— Но это неправда! Я писала тебе каждый день, несколько недель подряд, с самого начала. А ты даже не удосужился мне ответить. Сначала я думала, что ты заболел или с тобой что-то случилось. Потом я позвонила тебе домой, и тут твоя тетя сообщает мне, что ты уехал в Норвегию ловить рыбу с Фицбурнами. Я поняла, что ничего с тобой не случилось, что ты просто не хочешь мне писать и все.
Улыбка на лице Клиффорда потускнела.
— Подожди, все это какая-то нелепица. Не скажу, чтобы писал тебе каждый день, но три раза в неделю — обязательно. Все время. Я тебе послал и пару телеграмм, на них ты тоже не ответила. Последнее письмо я отправил из Норвегии. Писал, что я там по приглашению Фицбурнов, что мне очень весело, что ты, видимо, тоже неплохо проводишь здесь время, и я тебе уже не нужен, и если ты мне не ответишь, я буду считать, что между нами все кончено. Моя секретарша может тебе это подтвердить — если хочешь, позвони ей и спроси. Она лично отправляла все письма.
В холле воцарилась тишина. Рейн пребывала в полнейшем недоумении. Она нервно мяла пальцами шифоновый платочек, который держала в руках. Клиффорд оглядел ее с ног до головы тем наглым взглядом бывалого мужчины, которым он всегда одаривал хорошеньких женщин. Он подумал, что никогда еще Рейн не казалась ему такой сногсшибательной. Разумеется, он узнал это платье; но сейчас, когда она загорела, его кремовый оттенок шел ей еще больше, оттеняя темно-золотистый цвет кожи. Ему нравилась ее новая короткая стрижка с завитками на висках. К тому же она невероятно похудела. Боже, какая талия! Рейн показалась ему куда более хрупкой и соблазнительной по сравнению с Лилиас.
Он мягко проговорил:
— Должен заметить, что ты просто великолепна. Признаюсь, я был зол на тебя, но теперь, снова увидев тебя, совершенно не в состоянии злиться. Я так счастлив — я ведь по-прежнему схожу от тебя с ума, прелесть моя.
— Зачем ты приехал? — нервно спросила она.
— Хотел увидеть тебя и спросить прямо, почему ты так переменилась ко мне и не отвечаешь на письма. У тебя появился другой?
Она пропустила этот вопрос мимо ушей.
— He надо меня обвинять, что я тебе не писала. Я тебе послала десятки писем. Пойди спроси нашего старого почтальона в Сент-Кандель. Он сам наклеивал на них марки.
Клиффорд слегка поклонился ей:
— Пойди спроси мою секретаршу, которая сама отправляла мои письма.
— Господи, это все какая-то чепуха, — раздраженно проговорила Рейн. — Один из нас непременно лжет.
— Я не всегда строго держусь правды, дорогая, — признал он, — приходится иногда кривить душой, чтобы пробиться в этом суровом мире, но я клянусь честью, что действительно писал тебе и посылал телеграммы. И я могу тебе это доказать.
— Прекрасно, — бурно дыша, ответила Рейн. — А я могу тебе легко доказать, что я тоже писала.
Клиффорд потеребил себя за мочку уха. В его красивых голубых глазах появилось измученное выражение.
— А не может ли быть, что кто-нибудь из твоей славной семейки перехватывал почту?
— О! — воскликнула Рейн, и у нее сдавило горло. — Нет, конечно!
— Такие случаи бывали.
— Я же тебе говорю, что сама отправляла все письма, и… — Она замолчала. В мыслях ее воцарился хаос. Она вдруг приложила тыльную сторону ладони к губам, и глаза ее широко раскрылись. А вдруг это правда? А что, если Клифф ей писал, а кто-то скрывал от нее его письма… мама, например… или даже бабушка.
Голос Клиффорда прервал ее мрачные мысли:
— Кстати, я что, приехал в неудачный момент? Ты так выглядишь, словно собираешься на бал. Ты стала так хороша, даже лучше, чем прежде.
— Оставь свой сарказм! — вдруг взорвалась Рейн. Зрачки ее стали огромными и черными. В таком расстроенном и потерянном состоянии она бывала крайне редко. Чуть придя в себя, она выпалила: — Если хочешь знать, бабушка сегодня устраивает ужин в честь моей помолвки.
— Ах вот как!
— Да! С Арманом де Ружманом. Ты его видел; он был на первом балу Дженнифер.
Клиффорд прищурился. Улыбка, игравшая на его губах, стала крайне неприятной.