Полина хватает меня за руку, прежде чем я успеваю закончить эту мысль, резко отрывая меня от тщательного изучения её лица и заталкивая меня в скопление трясущихся и извивающихся тел под секс ритм, вырывающийся из колонок. Такие девушки, как она, находятся далеко-далеко за чертой моей зоны комфорта. Так что, я засовываю порыв найти её в пресловутую коробку, под пресловутую кровать ко всему остальному.
***
Мы, должно быть, сдали позиции в Вегасе, потому что после танцев и выпивки, к полуночи возвращаемся в номер, все трое измученные церемонией вручения дипломов на солнце, изнуряющей поездкой и алкоголем, который мы влили в себя хорошенько не закусив.
И хотя в нашем номере намного больше места, чем необходимо - он даже c двумя спальнями - все вместе мы собираемся в одной. Тася и Поля уже как несколько минут в отключке, и я слышу знакомое сонное бормотание Полины. Тая же на удивление тиха и неподвижна. Она заворачивается в кокон из одеяла, и я вспоминаю, как раньше - во время наших вечеринок с ночевками - боялась, что она уснет прямо во время посиделок. У меня даже несколько раз возникала мысль проверить ее пульс.
Но по ту сторону холла вечеринка в разгаре и я, в любом случае, не смогу проверить этого сейчас.
От грохота тяжелого баса сотрясается висящий надо мной светильник. Женские голоса рокочут в свободном пространстве, отделяющем наши номера; они кричат и смеются, у них своя собственная маленькая какофония улюлюканья и других звуков. Где-то вдали мяч ударяется о стену, и хотя я могу выделить всего лишь несколько отдельных голосов в этой неразберихе, они создают достаточно шума для того, чтобы я поверила в наличие полного номера пьяных девушек, отрывающихся на выходных в Вегасе.
В два часа ночи ничего не меняется: я пялюсь в потолок, пребывая между сном и бодрствованием. Когда часы показывают три часа ночи, я так раздражена, что готова стать Лас-Вегским кайфоломом только ради того, чтобы получить несколько часов сна перед утренними спа-процедурами.
Я тихо выскальзываю из своей постели, чтобы не разбудить подружек, но смеюсь от абсурдности своей предосторожности. Если они умудряются спать под шум по ту сторону холла, то уж точно не проснутся от того, что я тихо крадусь по устланном коврами полу, и схватив ключ от номера, выскальзываю наружу.
Я бью кулаком в дверь и жду. Моя грудь вздымается от раздражения. Шум ничуть не стихает, и я не уверена, смогу ли ударить достаточно громко, чтобы они меня услышали. Подняв оба кулака, пробую ещё раз. Я не хочу быть таким человеком – жаловаться в Вегасе на людей, которые веселятся – но моей следующей попыткой будет вызов службы безопасности отеля.
На этот раз музыка затихает, и прямо за дверью, раздается звук шагов по кафельному покрытию.
Возможно, я ожидаю увидеть эдакую суку с трастовым фондом и слишком сильным загаром, явно старше меня. Или группу инвесторов за 30, приехавших покутить на выходных, а, быть может, комнату, кишащую девчонками из студенческого братства, пьющих из пупка стриптизерши. Но никак не ожидаю увидеть её, девушку по ту сторону бара.
Я не ожидаю, что она будет без рубашки, в черных шортах, которые висят так низко на загорелом животе, что я могу увидеть тонкую полоску волос ниже.
Я не ожидаю, что увидев меня, она улыбнется. И, уж точно, я не ожидаю уловить акцент, когда она говорит:
- Я знаю тебя.
- Не знаешь, - отвечаю я, совершенно спокойно, возможно, немного затаив дыхание. Я никогда не заикаюсь в кругу семьи или друзей, и лишь иногда перед незнакомцами, с которыми чувствую себя уютно. Но прямо сейчас, мое лицо горит, руки и ноги покрыты гусиной кожей, а я не имею ни малейшего представления, что же сказать не заикнувшись.
Если такое вообще возможно, её улыбка становится шире, румянец усиливается, появившаяся ямочка привлекает внимание, и она шире открывает дверь, делая шаг ко мне. Девушка выглядит даже лучше, чем мне показалось в баре, и в качестве доказательства, она тот час же заполняет собой дверной проем. Её присутствие столь осязаемо, что я отступаю назад, словно с кем-то столкнувшись. Она же воплощение непринуждённости, зрительного контакта и сияющей улыбки, когда наклоняется ближе и игриво изучает меня.
На сцене, я уже встречалась с подобным взглядом. Она может и выглядит, как любой другой человек, но эта девушка владеет тем неуловимым качеством, которое вынуждает каждую пару глаз выискивать её на сцене в независимости от того, как мала её роль. Это что-то большее, нежели харизма – это магнетизм, которому нельзя научиться. Я же нахожусь от неё на расстоянии нескольких сантиметров… У меня нет шансов.
- Я действительно знаю тебя, – слегка наклоняя голову, говорит она. - Мы встречались раньше. Просто еще не познакомились. - Мой ум находится в состоянии поиска происхождения её акцента, прежде чем на меня снисходит озарение: она - француженка. Эта засранка из Франции. Приглушенный, мягкий и нежный акцент. Вместо того, чтобы сбивать слова в кучу, она их растягивает, тщательно произнося каждое.
Я прищуриваюсь, принуждая себя взглянуть на её лицо. Это не так уж и легко. Грудь у неё – самое совершенное, что мне удавалось видеть когда-либо в своей жизни, небольшая и аккуратная. Она мускулистая и высокая. Я чувствую тепло, исходящее от её кожи. Вдобавок ко всему этому, на ней нет ничего кроме нижнего белья, но, кажется, это совершенно никого не волнует.
- Вы, девочки, шумные до безобразия, – говорю, вспоминая часы шума, которые, если уж на то пошло, и привели меня сюда. - Кажется, вы мне нравились намного больше там, на противоположной стороне бара, чем на противоположной стороне этого холла.
- Но лицом к лицу, всё же, лучше, не так ли? – от её голоса мои руки покрываются гусиной кожей. Когда я не отвечаю, она, повернувшись, смотрит себе через плечо и потом поворачивается назад. - Извини за то, что мы такие шумные. Всему виной Настя. Она из Канады, так что уверена, ты поймёшь, насколько она дикая. А Лера – из Австралии. Тоже ужасно нецивилизованная.
- Канадка, австралийка и француженка безумствуют в номере отеля? – спрашиваю, борясь с улыбкой, проступающей вопреки голосу разума. Я пытаюсь вспомнить правило о том, нужно ли бороться, когда затягивает в зыбучий песок. Потому что это именно то, что я сейчас чувствую. Тону, поглощенная чем-то большим, нежели собой.
- Похоже на начало анекдота, – соглашается она, кивая. Её зелёные глаза сверкают и она права: лицом к лицу непередаваемо лучше, чем через стену или даже через тёмный, переполненный зал. - Присоединяйся к нам.
Ничего ещё не звучало так опасно и соблазнительно одновременно. Её глаза опускаются к моему рту, и задержавшись на пару секунд, она начинает пристально изучать моё тело. Несмотря на свое предложение, девушка полностью выходит в вестибюль, а дверь позади неё закрывается. И, вот, только мы вдвоём и её обнаженный пресс и… вау, сильные ноги и предпосылки для потрясающего дикого секса в вестибюле.
Подождите-ка. Что?
И тут я вспоминаю, что на мне только крошечные шортики для сна и сочетающаяся майка на лямках с маленькими поросятами. Внезапно я осознаю наличие яркого освещения в вестибюле и чувствую, как мои пальцы ползут вниз, инстинктивно одергивая ткань, чтобы прикрыть шрам. Обычно я не стесняюсь своего тела – конечно же, как и любая другая женщина, я бы хотела кое-что изменить в себе по мелочам – но мой шрам – это совсем другое дело. Речь не о том, как он выглядит – хотя, честно говоря, Полина до сих пор вздрагивает всем телом от сочувствия, видя его – дело в том, что он олицетворяет потерю стипендии в Балетной Школе Джоффри, то есть крушение моей мечты.
То, как она смотрит, заставляя чувствовать себя обнажённой –восхитительно обнажённой – приводит к тому, что мои соски твердеют под хлопком майки.