Выдыхаю через нос, откинув голову, принимая поражение. Её руки возвращаются мне на талию, грубее в этот раз, дёргая футболку вверх и снимая через голову, прежде чем стянуть юбку с бёдер, заставляя её растечься лужицей на полу.
Но даже когда она берет моё лицо в свои ладони, втягивая воздух сквозь стиснутые зубы и шепча:
- Tu es parfaite – я не могу ответить на её прикосновения. Чувствую себя дьяволицей и эгоисткой, а еще ужасно злюсь. Из-за смешанных ощущений начинаю задыхаться, пока её рука всё ещё у меня в трусиках.
- Сейчас, - хрипит она, - покажи мне, как выглядит злость.
Проходит секунда, прежде чем слова начинают пузыриться у меня на языке, однако, вслух звучат так, словно вовсе и не мне принадлежат.
- Твой рот.
Выпускаю на волю разъярённую львицу и девушку, которая способна повелевать. Упираясь ладонями ей в грудь, толкаю, что есть сил и она отступает назад, губы сжаты, глаза распахнуты в предвкушении. Толкаю Свету снова и упираясь в кровать, она падает на спину, отползая к изголовью, наблюдая мое шествие. Забираюсь на неё, до тех пор, пока мои бёдра не оказываются на одном уровне с её лицом и тяну за волосы.
- Я не в порядке, - говорю, удерживая её на месте, когда Света пытается оторваться, чтобы поцеловать меня, облизать, может даже укусить.
-Знаю, - говорит она, взгляд похотливый и резкий, - я знаю.
Опускаю бёдра и слышу первобытный клич, царапающий горло, когда её открытый рот касается моего клитора и посасывает. Поднимая руки, она обхватывает мои бёдра, словно зажимая в стальные оковы.
Безумная и жаждущая, она издает великолепный рык блаженства и стонет в удовольствии, когда я начинаю покачиваться, объезжая её рот, сжимая волосы в кулаке.
Её губы мягкие и жёсткие одновременно, однако она позволяет мне руководить всем – скоростью и давлением и Боже, насколько же это хорошо, однако, святые небеса, я хочу чтобы ты была так глубоко во мне, чтобы чувствовать тебя у себя под кожей.
Света смеётся напротив моей кожи и я понимаю, что сказала это вслух. Гнев накрывает меня с головой, подобно яркому зареву и отстраняясь, я чувствую себя униженной. Уязвимой.
- Нет, - шепчет она, - нет, нет. Viens par ci.
Иди сюда.
Заставляю её приложить усилие, задабривая меня пальчиками и мягкими уговорами, и она тихо постанывает, пока снова наконец не опускает мои бёдра вниз, зазывая пальцами, прижатыми к моей плоти, чтобы снова погнаться за удовольствием, отдаваясь ей в этой запутанной игре, где я исполняю все её желания, скача на её лице.
У меня везде покалывает – вдоль шеи и вниз по рукам, ощущение гиперчувствительности и накала. Однако, я едва ли выношу эту чувствительность, когда она лижет меня, потому что это слишком хорошо. Не может быть, чтобы я была столь близко…
очень близко
так чертовски быстро
но вот оно.
Я падаю вперёд, схватившись за спинку кровати, что белеют костяшки пальцев и кончаю, крича, так плотно прижимаясь к её рту, что не знаю, как Свете удается дышать. Но то, как она все еще жёстко обращается со мной, сжимая мои бедра, не позволяя сдвинуться с места ни на секунду, пока мои мышцы не становятся вялыми и она чувствует, как мой оргазм стихает на её губах.
Чувствую себя опустошённой и желанной, когда сползаю, обессиленная на кровать. Ощущаю её страх, любовь, и панику, и наконец, позволяю всхлипу, сдерживаемому в горле, казалось, несколько часов, вырваться наружу.
В тихом напряжении, я знаю, что мы обе убеждены лишь в одном - я уезжаю.
Она придвигается к моему уху, голос так сильно дрожит, что едва ли узнаваем, когда она спрашивает :
- Ты когда-нибудь чувствовала, словно твоё сердце скручивается в груди, когда кто-то стискивает его в кулак, выжимая?
- Да, - шепчу я, закрывая глаза. Не в силах взглянуть на неё сейчас, уверенная, что столкнусь с тоскливым выражением на лице.
- Катя? Кать, мне так жаль.
- Я знаю.
- Скажи мне, что я все еще…нравлюсь тебе.
Но я не могу. Моя злость не способна на это. Поэтому вместо того, чтобы ждать ответа, она наклоняется, целуя меня в ушко, плечо, шепча мне в шею слова, которых я не могу понять.
Потихоньку, мы восстанавливаем дыхание и её губы находят мои. Она целует меня, кажется, целую вечность – и я позволяю ей – потому что это единственный способ сказать, как сильно я её люблю, даже если и говорю “прощай”.
Ощущения, словно идут против каждого моего инстинкта, когда я приказываю себе встать с кровати и одеваюсь в темноте, пока она спит. Так тихо, как только могу, достаю вещи из шкафа и бросаю в чемодан. Мой паспорт там, где она и сказала – на верхней полке кухонного шкафа – и что-то связанное с этим, проводит тонкую линию между нами, не позволяя мне разбиться на осколки. Я оставляю большинство средств гигиены - иначе буду шуршать, но не хочу разбудить Свету. Правда, по своему замечательному крему для лица я, всё-таки, буду скучать, однако, не думаю, что смогу уйти, если Света проснётся и молчаливо будет наблюдать за мной, а уж тем более, если попытается отговорить.
Это крохотная доля сомненья, на которую мне стоит обратить внимание – быть может, знак, что это не самая лучшая идея, посещавшая мою голову-однако, я забиваю на всё. Стараюсь не смотреть на Свету – по большей части она всё ещё одета, и лежит на одеяле – в то время, как я пакую вещички, одеваюсь и ищу на столе в гостиной листок и ручку.
Потому что, как только переступаю порог спальни и вижу её, не представляю, как оторвать глаз.
Только сейчас, я поняла, что вовсе не имела времени, чтобы оценить, насколько потрясающее горячо она выглядела прошлой ночью. Голубая рубашка на пуговицах – приталенная, облегающая её красивую грудь, сужаясь к талии – пуговицы под горлом расстёгнуты и язык обжигает желанием, нагнуться и оставить дорожку из засосов по любимым маршрутам : от шеи к груди, от груди к плечу. Её джинсы изношены и великолепны, протёрлись во всех лучших, знакомых местах – на бедре и вокруг пуговицы. Света даже не сняла свой любимый коричневый ремень перед тем как заснуть – он висит расстегнутым, как и штаны, что сидят низко на бёдрах – и у меня чешутся руки вытащить его из шлевки, чтобы увидеть, прикоснуться и попробовать её кожу на вкус ещё раз.
Хоть это и невозможно, чувствую, как скачет её пульс на шее, представляя тёплый вкус кожи Светы на моём языке. Знаю, что, сонливая Света запустит мне руки в волосы, когда я спущу её трусики до бёдер. Я даже знаю, что увижу какое-то ужасное облегчение в её глазах, разбуди её прямо сейчас – не сказав прощай, но занявшись напоследок любовью. Простить её с помощью слов. Спору нет, настоящий примирительный секс со Светой будет настолько хорош что, в то время пока она будет прикасаться ко мне, я забуду, что между нами вообще была какая-то размолвка.
И сейчас, всячески стараясь не шуметь и уйти, не разбудив её, становится ясно как божий день, что я не могу не прикоснуться к ней перед тем, как покину. Проглатываю огромный, тугой ком в горле, и выпускаю всхлип, который стараюсь подавить, быстро выдыхая, словно пар под давлением из чайника. Боль, как удар в живот, пробивает раз за разом до тех пор, пока не захочется ударить в ответ.
Я – идиотка.
Но, чёрт возьми, она тоже хороша.
Мне требуется много долгих, болезненных секунд, для того, чтобы отвести взгляд от того места, где лежит Света и посмотреть вниз, на ручку и бумагу в моих руках.
Что, мать вашу, я должна ей написать? Это, вероятно, не прощание. Если я хорошо её знаю – даже если вчера она заставила меня почувствовать немного иначе – Света не остановится на телефонных звонках и мейлах. Я увижу её снова. Но я уезжаю в то время, пока она спит и если вспомнить, что представляет из себя её работа, мы можем не встретится еще много месяцев. Действительно не лучший момент для “я скоро увижу тебя” записки, в любом случае. Поэтому, я останавливаюсь на самом простом и правдивом, даже если сердце сжимается в тиски во время письма.
Не навсегда. Просто не сейчас.
с любовью
Катя.
Мне и правда стоит сначала разобраться c собственными проблемами, прежде чем винить её в утаивании своих в “пресловутой коробке”, пряча её под “пресловутой кроватью”.