О, боже мой. Меня переполняет ярость. Я вскакиваю с колен, сверкая глазами. Положив руку на плечо Сиси и слыша самый печальный плачь, который когда-либо слышала в своей жизни, сурово повторяю:
— Что ты ей сказала?
— Я... я... я... я не должна была приходить сюда.
Наблюдая за этим жалким подобием матери, смотрящей на своего ребенка так, словно она оскорблена, я рычу:
— Тогда зачем пришла?
Она делает шаг в сторону.
— Мне очень жаль. Мне не следовало приходить.
Не говоря больше ни слова, женщина отворачивается и уходит, оставляя за собой совершенно опустошенного ребенка.
Снова опустившись на колени, я обхватываю Сиси руками и крепко прижимаю к себе, пока она в агонии рыдает, убитая горем. Как она могла просто так уйти? Опять? Я даже не осознаю, что плачу, пока не чувствую, как по щекам течет влага. Достаю телефон и пишу сообщение Максу.
Я: Иди домой. Сейчас.
Надеюсь, что смогу доставить ее домой в целости и сохранности.
Требуется некоторое время, чтобы вернуть Сиси в машину. Она молчит. Слишком тихая. И мне это не нравится. Не то чтобы я винила ее. Эта тупая с*ка, которую она назвала мамой, действительно сделала ей больно. Из ее бессвязной речи узнаю, что у матери есть новая семья, и она не хочет, чтобы Сиси была ее частью. Я попыталась спросить, как девочка ее нашла, но она сказала только что-то о коробке. Было трудно разобрать.
Как только мы подъезжаем к дому, Макс уже ждет нас. С озабоченным видом, как и подобает отцу, он бросается к фургону.
— Что случилось? — Прежде чем я успеваю ответить, он замечает заплаканное лицо Сиси и, не дожидаясь ответа, хватается за края инвалидного кресла и тянет ее вниз. Опустившись на колени, он проводит рукой по ее волосам. — Малышка, что случилось? — Когда она не отвечает, он снова смотрит на меня дикими глазами. — Какого хрена произошло?
И вот тогда Сиси со слезами на глазах хрипит:
— Я ей не нужна.
Мое сердце беззвучно разрывается. Макс выглядит растерянным.
— Кому? Кому ты не нужна, детка?
Сиси печальными глазами пристально смотрят на него.
— Маме.
Макс встает, застыв, как столб. Стиснув зубы, он поворачивается ко мне и шипит:
— Какого хрена ты сделала? — У меня отвисает челюсть. Я? — Сиси, иди пока в свою комнату, детка. Мне нужно поговорить с Еленой.
Я смотрю на симпатичного маленького ангелочка и вижу пустоту на ее лице. Сиси делает так, как велит отец. Как только она скрывается за дверью, Макс набрасывается на меня.
— Мэдди была в парке? Вы с ней встречались? — Я киваю и открываю рот, чтобы заговорить, но меня обрывают: — Ты не имела права! — рычит он. — Ты должна была сказать мне. Я бы никогда не подпустил к ней эту с*ку. Как ты могла действовать за моей спиной?
Мое тело застывает от шока. Я ожидала благодарности за защиту его дочери, а не допроса с пристрастием.
— Макс, я думала…
Он расхаживает туда-сюда.
— Нет! Ты не думала! — упрекает он, глаза холодные и нехарактерно прищуренные. — Ты ни хрена не думала, Лена.
Я делаю шаг назад, но не от страха, а от боли.
— Я не сделала ничего плохого.
Макс выдавливает ядовитый смешок.
— О, так значит ничего плохого? — Он показывает на дом и кричит: — Как, черт возьми, я могу это исправить, Лена? Что мне теперь ей сказать? Извини, детка, сюрприз! Твоей матери, женщине, которая бросила тебя до того, как тебе исполнился год и которая несет ответственность за твои травмы, наплевать на тебя?
Я никогда не слышала, чтобы Макс так разговаривал. Никогда не видела Макса сердитым, или говорящим с ненавистью, или смотрящим на кого-то так, как он смотрит на меня сейчас. Хочу уйти от этого, просто повернуться и уйти, но не могу. Если бы я только могла объяснить ему, наверняка он бы понял.
— Все это большая ошибка.
Его ноздри раздуваются.
— Нет. Единственная ошибка, которую я совершил — стал встречаться с тобой!
Я отшатываюсь, пораженная силой и ненавистью его заявления. Моргаю, ошеломленная болью, которую он пытается причинить. Пытается и преуспевает в этом. Макс крепко зажмурился, костяшки пальцев побелели. Он тяжело дышит. Я узнаю панику, когда вижу ее, и Макс сейчас подавлен.
— Ты не понимаешь, Макс. Все было совсем не так, как ты думаешь, — мягко говорю я, пытаясь урезонить его.
Внезапно его глаза распахиваются, он наклоняется ко мне и рычит:
— Ты ей не мать! Ты не родитель, ты не знаешь, каково это. Я сделаю все, что нужно, чтобы защитить ее, потому что я люблю ее. Ты не можешь принимать решений по поводу моей дочери. Ты ей не мать!
Плотная тишина окутывает нас коконом. Мы долго стоим в ловушке, пока я не обретаю дар речи:
— Слава Богу, что так.