Я? Да, было. Не раз. Я киваю, и она спрашивает:
— Как ты себя при этом чувствовала?
— Как дерьмо, — шепчу я.
Она издает тихий смешок.
— Именно. Вот так твой кавалер, Макс, твоя сахарная эйфория, чувствует себя прямо сейчас, ты бы хотела, чтобы он чувствовал себя еще хуже из-за этого?
Я отрицательно качаю головой.
— Я не говорю, чтобы ты бежала к нему с распростертыми объятиями, милая. — Она подмигивает, нитка жемчуга на ее шее блестит на солнце. — Нет ничего плохого в том, чтобы немного испытать чувство вины. Иногда молчание — лучшее наказание, которое женщина может показать мужчине.
Перед домом останавливается такси, и мы обе встаем. Я поворачиваюсь к ней.
— Вы со Стэном все еще вместе?
— В глубине души, да. — Она грустно улыбается. — Он умер девять месяцев назад, и я очень по нему скучаю. — На ее лице появляется искреннее выражение грусти. — И все бы отдала, чтобы снова услышать его голос, даже если бы это были те обидные слова, потому что я бы простила его снова и снова. Думаю, можно сказать, что Стэн был моей собственной сахарной эйфорией.
Мудрая женщина. Я протягиваю ей руку.
— Меня зовут Елена.
Она мило улыбается и нежно берет меня за руку.
— Я Марта Мэй. Но, пожалуйста, зови меня Мэй.
Я сжимаю ее руку.
— Спасибо за беседу.
Когда я иду к такси, она кричит:
— Елена, любовь — это не гордыня. — Когда я поворачиваюсь, она добавляет, слегка наклонив голову: — Иногда тебе приходится отбросить свою гордость ради любви. Но те времена, с правильным человеком, полностью стоят того. Помни об этом, дорогая.
Мягко улыбаясь, я сажусь в такси и сообщаю адрес своей квартиры. Когда такси отъезжает, Мэй, улыбаясь, машет мне рукой. Я прислушиваюсь к словам мудрой женщины.
Любовь — это не гордыня.
Макс
Ник пристально смотрит на меня, мускул на его челюсти тикает.
— Мэдди? Мама Сиси? Эта Мэдди?
Я киваю, потягивая пиво. Подношу его к губам и произношу:
— Она самая. — Прежде чем сделать глоток.
Когда мне не удалось связаться с Еленой, я спросил Сиси, не хочет ли она пойти поиграть с девочками. Конечно, у меня были скрытые мотивы. Мне нужно было поговорить с братом. Мне нужен был совет, и если кто-то знает, как лучше исправить то, что я испортил, так это Ник.
Пока Тина, Сиси и малышки бездельничают на диванах, смотря детский фильм, мы с Ником сидим на заднем дворике, подальше от маленьких ушей. Мой брат хмурит брови, глядя на меня.
— Почему ты так спокойно к этому относишься?
Я не спокоен. Мне больно, очень больно, но не так сильно, как кажется больно Елене.
— Сиси познакомилась со своей мамой. Дело сделано. Эта с*ка не хочет иметь с ней ничего общего. Держу пари, ее семья даже не знает о Сиси. — Я качаю головой. — Сиси была в отчаянии, Ник. Никогда раньше я не видел своего ребенка такой расстроенной.
Он потягивает пиво.
— Могу себе представить. Я бы точно с катушек слетел.
— А я и слетел, — признаюсь я. — Наговорил Елене кучу гадостей. — Оборачиваюсь и вижу, что Ник внимательно смотрит на меня. — Я облажался.
Ник ухмыляется:
— Добро пожаловать в клуб. Мне было интересно, когда ты присоединишься к нам.
Я свирепо смотрю на него.
— Не смешно, чувак.
Его улыбка исчезает.
— Ты прав, не смешно, но, возможно, все не так уж плохо. Что ты ей сказал?
Я глубоко вдыхаю и медленно выдыхаю.
— Что встречаться с ней было ошибкой. Что она не мать Сиси. Что она не имеет права делать то, чего даже не делала. — Я замолкаю на секунду. — Она сказала, что любит меня, чувак. Вчера вечером.
Ник молчит, и я знаю, что это плохо. Если бы это было не так, он бы дразнил меня. Его молчание говорит мне, насколько все это серьезно. Как сильно я облажался. Через некоторое время он спрашивает:
— Ты звонил ей?
Я усмехаюсь:
— Около сотни раз.
— Писал?
— Я не собираюсь извиняться перед ней в гребаном сообщении. — Делаю глоток пива и бормочу: — Она заслуживает лучшего.
— Ходил к ней?
Я отрицательно качаю головой.
— Попросил Эша убедиться, что она благополучно добралась до дома. — Постукиваю пальцем по стенке бутылки. — После того, как он пригрозил отрезать мне яйца и скормить их мне, позвонил позже и сказал, что она вернулась домой, примерно через пару часов после ее ухода от меня.
Ник прищуривается и смотрит на меня.
— Ты любишь ее?
Никаких колебаний.
— Всем сердцем.
Он выпрямляется в своем кресле.
— Тогда почему ты здесь хандришь, как гребаная киска?
Я открываю рот, чтобы ответить, но ничего не выходит. Пытаюсь снова и ненавижу слабость своего голоса.
— Потому что я не знаю, как это исправить. А что, если она меня не простит?