— Твою мать.
Я ухмыляюсь:
— Она так же твоя «твоя мать», и я скажу ей это.
Он разводит свои руки в стороны, дразня меня:
— Сделай это, и я расскажу ей правду про сушенные листья базилика в твоем ящике для носков.
Ублюдок.
— Это было для тебя! Я прятал их для тебя!
Он пожимает плечами.
— Она этого не знает.
Я тянусь через стол, чтобы шлепнуть его — он ненавидит это, — когда в разговор вступает Тина:
— Ник, прекрати.
Я показываю ему средний палец, а затем Тина шлепает мой зад. Нежно, конечно.
— Макс, милый, сделай это снова, и я обещаю, что ты не получишь моих кексов еще год.
Я задыхаюсь. Она так не поступит. Но взгляд на ее лице говорит об обратном. Я тяжело усаживаюсь на стуле…
— Святое дерьмо, ты жестокая, когда беременная.
Она сладко улыбается, а затем обхватывает свой округлившийся животик:
— Думаю, что действительно капризна в эти дни.
Я добавляю:
— И эмоциональная.
Ник усмехается:
— И возбужденная.
Тина кричит:
— Ник!
— Чувак! — с вытянутым лицом одновременно с ней ору я.
Люблю Тину, и она абсолютная сексуальная лисица, но не хочу думать о ней в постели.
Тем более с моим старым старшим братом. Я не могу помочь себе. Поворачиваюсь к Нику и жестоко улыбаюсь:
— Ну, как твой седой лобковый волос? Все еще одинок?
Стул издает скрип, затем я оказываюсь на полу, с крепко обернутыми вокруг моей шеи руками, что выбивают из меня дерьмо.
— Закрой свой рот, сопляк.
Я хриплю:
— Никогда.
Тина сладко хихикает, полностью игнорируя тот факт, что ее муж ведет себя грубо.
— Ох, милый, это не плохо. Просто вырви его. Это нормально. Я люблю тебя и твой седой лобковый волос.
Руки Ника замирают, когда он смотрит на нее.
— Если ты вырвешь их, появится еще больше.
Она пожимает плечами:
— Ну, значит появятся. Я полюблю и другие седые волосы тоже.
Смотря на нее, он яростно трясёт меня, пытаясь задушить, доказывая свою точку зрения. Ник многозадачный человек.
— Нет, ты не будешь любить его. Никто не любит седые волосы на лобке, — восклицает он.
Она смотрит на него прямо в глаза, а потом мягко улыбается:
— Я буду. — И она действительно имеет это в виду.
Тина охренительно серьезна.
Ник отпускает меня. Моя голова ударяется об пол с глухим стуком. Кряхтя, я потираю свой затылок и бурчу:
— Это больно, говнюк.
Он встает, затем протягивает мне руку, но перед тем, как я могу сделать захват вокруг шеи и показать, как делают удушающий настоящие мужики, моя главная причина для жизни входит в комнату.
— Папочка, я не могу найти свой рюкзак.
Я улыбаюсь, несмотря на то, что она звучит раздраженно, и поворачиваюсь к ней. Ее длинные рыже-каштановые волосы уже вымыты и заплетены.
— Ты собрала свои волосы. — Я хмурюсь. — Сама.
Я дуюсь. Знаю это, но у меня теперь не так много вещей, которые я могу сделать для своей девочки. Но мне нравится делать всякие мелочи для своей девочки. Я ее папочка. Мне разрешено быть полезным. Тина прочищает горло, и знаю, что если бы оказался ближе, она бы пнула меня. Быстро меняю разочарование на отцовскую гордость и улыбаюсь:
— Это очень здорово. Тебе идет, малышка.
Сиси смотрит вниз на свои колени, пряча свой румянец. Моя малышка легко смущается. Она не очень хорошо принимает комплименты. И это отстойно, потому что я делаю ей комплименты все чертово время.
Имя моей дочери Сесилия, но так как она названа в честь ее бабушки, мы зовем ее Сиси. Она была рождена здоровым ребенком. Дочь не была запланированной, и я должен признаться, что когда узнал, что Мэдди беременна, это было самой страшной вещью в моей жизни, но скоро привык к идее быть хорошим папой. Вообще, вскоре я полюбил эту идею и не мог дождаться, чтобы взять своего малыша на руки. Мэдди, мама Сиси, чувствовала себя также.
Но когда мы принесли Сиси домой, все изменилось.
Мэдди была абсолютно несчастна, раздражаясь от плача Сиси, не желая заботиться о ней, кормить или менять ей подгузники. Не нужно быть гением, чтобы понять, что моя Мэдди не была привязана к дочери, и, через некоторое время, ей поставили диагноз — послеродовая депрессия.
Я действительно не знал, что делать, но все было в порядке. Моя семья решила все за меня. Мы переехали в мамин дом. Я постоянно чувствовал себя бременем здесь, занимая ее пространство, но мне нужно было работать, зарабатывая деньги, чтобы одевать свою женщину и ребенка, поэтому, когда я надрывал свою задницу, мама и сестры присматривали за моими девочками, помогая, как только было возможно. Больше, чем Мэдди позволила бы им.
Не притворяюсь святым во всей этой ситуации. Я был молод и находился на грани в тот момент. Помню, как становился злым и кричал на свою девочку, чтобы она нахрен встала с кровати и позаботилась о нашей малышке. Помню, как тащил ее в холодный душ после дней, проведенных в постели. Помню, как плакал от смятения, раздражения и беспомощности. Я просто не мог понять, почему она ненавидела нашего ребенка. Не мог понять, почему не видела красоты, которая была в нашей малышке.