Она ожидала увидеть спальню с хорошим шкафом, но это была целая комната, предназначенная для одежды. Обувь на специальных полках занимала целую стену. Двойные вешалки с одеждой были сложены одна на другой в трёх, нет, четырёх освещенных шкафах.
В промежутках между ними были выдвижные ящики, которые тянулись от пола до потолка. Здесь не было даже мужской одежды. Всё это принадлежало Кейт.
— Господи, Кейтлин.
— Я знаю, — почти простонала Кейт, проводя рукой по яркой одежде. — Финн построил его для меня после рождения Эвана.
Огромный квадратный пуфик стоял в центре комнаты, и Эви не могла не улыбнуться, когда заметила маленькую плюшевую собачку, сидящую на его краю. Пока Кейт пересекала комнату, она провела пальцами по его мягкому меху.
— Похоже, что мы все ещё примерно одного размера. Так что это должно подойти. — Она достала длинное чёрное платье с кружевными рукавами и повесила его на крючок. — Это тоже. Хотя это ещё до рождения ребенка, когда моя грудь была меньше, так что оно может быть немного тесновато. Это может быть немного слишком повседневным, но у меня, наверное, есть жакет, который ты можешь надеть поверх него. Что? — спросила она, обернувшись и поймав улыбку Эви.
Я скучала по тебе.
— Ничего.
— Я выйду, — сказала она, когда Эви заколебалась.
— Нет. — Эви сняла с себя рубашку и положила её на пуфик. — Всё нормально. Не то, чтобы ты не видела всего этого раньше. — Выскользнув из джинсов, она влезла во второе платье и с трудом удержала его на груди, чтобы можно было застегнуть молнию. — Может быть, не это.
Кейт захихикала, пока Эви повесила его на вешалку и потянулась за следующим.
— Ты счастлива, Кейт?
Её руки замерли. Она понятия не имела, откуда взялся этот вопрос, но сейчас она не могла взять свои слова обратно.
— Да. У меня потрясающий муж, очаровательный сын и хорошая жизнь. А ты счастлива?
Эви изучала себя в зеркале. Платье было немного тесновато на попе, но не невыносимо. Её мама, вероятно, прищёлкнула бы языком при виде рукавов, сквозь кружева которых виднелись плечи, но оно было ниже колена, так что, по крайней мере, она бы это одобрила.
Кроме того, или так, или никак. Даже Мэри Элизабет должна была бы простить её. Она встретилась взглядом с Кейт в зеркале.
Была ли она счастлива?
— Я не уверена.
Кейт помогла ей снять платье и сунула его в сумку для одежды, пока Эви одевалась. Когда она повернулась, её глаза были печальными.
— Я не буду спрашивать тебя, почему ты ушла, потому что не хочу, чтобы ты мне лгала. Но я скажу, что ты заслуживаешь быть счастливой. Итак, — Кейт протянула платье. — Если ты действительно не счастлива, возможно, ты сможешь найти способ стать таковой.
Эви взяла сумку, перекинув её через руку. Она не была так уверена.
— Спасибо, Кейт.
Они молча спустились по лестнице, и Кейт помахала рукой с крыльца, пока Эви садилась в машину и выезжала задним ходом на подъездную дорожку. Отказавшись ещё раз бросить взгляд на дом напротив, Эви прикусила нижнюю губу.
Ещё один день, и она сможет вернуться к своей настоящей жизни. Она уже пережила боль утраты, когда в последний раз покидала Филадельфию. Она сможет сделать это снова. Она должна это сделать.
Глава 10
Эви проснулась, задыхаясь, сердце гулко и тяжело колосилось в груди. Проведя руками по лицу и волосам, она медленно и глубоко вдохнула, желая, чтобы сердцебиение замедлилось. Она заплатила бы любую сумму, чтобы стереть из памяти последний образ родителей. Облокотившись на подушки, зажмурила глаза и попыталась вспомнить последнее хорошее воспоминание о них. То, которое она часто использовала сразу после отъезда из Филадельфии. Оно поддерживало её бдительность, когда она не спала всю ночь в дешевых гостиничных номерах в плохих районах Манхэттена, слишком боясь заснуть.
Медленно перед глазами всплыло лицо матери. У неё были добрые глаза.
Это всегда было первым, что Эви замечала, когда думала о лице матери. Её добрые карие глаза, в уголках которых появлялись морщины, когда она улыбалась или смеялась.
Мэри Элизабет только улыбалась, когда праздновала двадцатый день рождения своих дочерей. Эви и Несса настаивали на том, что в двадцатилетии нет ничего особенного, но Мэри Элизабет хотела отметить это событие как последний год, когда вся её семья будет жить под одной крышей. Эви должна была выйти замуж через шесть недель.
Она украсила дом в их любимых цветах, приготовила все их любимые блюда, взяла напрокат их любимые фильмы. И они смотрели их втроем, прижавшись друг к другу на диване, разговаривая и смеясь, как будто ничего плохого никогда не могло случиться.
Две недели спустя Эви уехала, оставив в качестве объяснения только записку на подушке, и с тех пор она не видела улыбающегося лица матери. Теперь оно жило только в её памяти. Она открыла глаза и заморгала, борясь со жгучими слезами. День обещал быть долгим.
Она взглянула на часы на прикроватной тумбочке. Семь. Два часа до похорон. Двенадцать, пока она не вернется в Нью-Йорк и не придумает, как уехать как можно дальше от Филадельфии.
Эви выскользнула из кровати, подошла к жалюзи и задернула их на окне. Она видела, как небо на горизонте только начало светлеть, как непроглядная синева ночи переходит в оттенки фиолетового и оранжевого, когда гаснут звезды.
Отвернувшись от окна, прошла в ванную и включила струю душа. Она приняла душ, собрала вещи, а затем быстро перекусила чем-то на завтрак, прежде чем отправиться в церковь.
В отеле были предусмотрены туалетные принадлежности для него и для неё, и Эви открыла мужской шампунь, вдыхая его аромат. Он слабо напоминал запах лосьона после бритья её отца. Она помнила, как просыпалась от кошмаров в объятиях отца, окруженная древесным запахом его лосьона после бритья, уткнувшись лицом в его шею.
Она поставила флакон на стойку, а остальное взяла с собой в душ. Откинув голову назад, позволила воде стекать по её лицу и волосам. Когда на глаза навернулись слёзы, вытолкнула их обратно. Она больше не будет плакать. Она уже давно поняла, что размышления о прошлом — это пустая трата времени. Они ушли, и всё, что она могла сделать, это двигаться вперед.