– Да в общем-то не так уж и важно, – тактично заверила его Эмили. – Я имею в виду «г» или «дж».
Саймон пожал плечами:
– По-моему, для Байрона это все-таки важно.
Они дошли до ручья и теперь были надежно спрятаны деревьями от посторонних взоров с дорожки. Он машинально свернул вправо и устремился вверх по течению ручья.
Эмили с безыскусной грацией приподняла подол своего выцветшего платья, и от этого жеста оно почему-то стало почти изящным. Девушка с любопытством озиралась вокруг.
– Извините, милорд, но, мне кажется, вы отлично знаете, куда идете. Вы помните эту дорожку с тех пор, как жили здесь ребенком?
Саймон бросил на Эмили настороженный взгляд. Конечно же, слухи должны были дойти до нее довольно быстро.
– Откуда вы знаете, что моя семья жила здесь?
– Лавиния Инглбрайт упомянула об этом.
– С тех пор как я жил в ваших местах, прошло немало времени, – осторожно заметил Саймон.
– Все равно, какое поразительное совпадение, правда? Только представьте, милорд: вы начали со мной переписываться, совершенно случайно узнав, что я разделяю ваш страстный интерес к романтической литературе; затем выясняется, что ребенком вы жили недалеко от Литл-Дипингтона. А теперь мы наконец встретились. Просто невероятно.
– Жизнь полна странных совпадений.
– Я предпочитаю верить, что это судьба. Знаете, я прямо вижу вас маленьким мальчиком, резвящимся у ручья, возможно с собакой. У вас была собака, сэр?
– Вроде бы, да. Эмили кивнула:
– Я так и думала. Я сама часто прихожу сюда. Вы не помните мое последнее стихотворение под заглавием «Строки, рожденные летним днем на берегу пруда»?
– Отлично помню.
– Оно родилось вон у того маленького озерца, – гордо сказала она. – Может, вы припомните строчку-другую?
Достаточно было взглянуть в ее полные надежды зеленые глаза! Саймон принялся отчаянно рыться в памяти, пытаясь отыскать милое, но в общем ничем не примечательное стихотвореньице, которое она бережно вложила в одно из своих последних писем. Он испытал громадное облегчение, когда его превосходная память поспешила на выручку. Граф попробовал воспроизвести первые строки:
– Вы помните!.. – Эмили, казалось, затрепетала от счастья, словно он осыпал ее золотом. Потом она покраснела и доверительно добавила: – Я понимаю, мне нужно еще поработать над ним. «Солнца – молча»… По-моему, слишком вольная рифма, вы не находите?
– Ну, как сказать… – осторожно начал Саймон.
– Но сейчас это не имеет значения, – пылко заявила она. – Я работаю над большим произведением, и пройдет некоторое время, прежде чем я смогу вернуться к «Строкам, рожденным в летний день на берегу пруда».
– Над большим произведением? – Саймон понял, что беседа принимает несколько иное направление, чем ему хотелось бы.
– Да, я назвала его «Таинственная леди». Длинная эпическая поэма с приключениями и пылкой любовью, в духе Байрона. – Эмили застенчиво взглянула на него. – Вы единственный, кроме членов нашего литературного общества, милорд, кому я поведала о ней.
– Я польщен, – тихо произнес Саймон. – Приключения и пылкая любовь, вот как?
– О да. Это будет история молодой женщины с волосами как пламя заката, которая отправляется на поиски пропавшего возлюбленного. Они собирались пожениться, однако ее семья отвергла его и запретила им встречаться. Ему пришлось уехать. Но перед отъездом он подарил возлюбленной кольцо и поклялся, что вернется за ней и они обвенчаются вопреки воле ее родных.
– Видимо, что-то помешало его планам?
– Да. Он не вернулся, и героиня понимает: любимый попал в беду и отчаянно нуждается в ее помощи.
– И как же она узнала об этом? – спросил Саймон.
– Они с героем так близки, так тесно связаны чистым и благородным чувством, что между ними возникает связь более высокого порядка. Она сердцем чувствует несчастье. Девушка покидает дом и отправляется на поиски любимого.
– Довольно рискованная затея. А если благородный герой просто воспользовался неодобрением родителей как предлогом, чтобы от нее отделаться? Или она ему надоела, и благодаря тому, что родители вышвырнули его вон, у него появилась возможность пристойно выйти из той неловкой ситуации, в которую он угодил… – Не успев договорить, Саймон осекся. Смятенного лица Эмили оказалось достаточно, чтобы в нем зашевелились последние крупицы совести.