Саймон готовился сделать то, чем добропорядочные джентльмены грешили с незапамятных времен: обсудить некую леди за бутылкой доброго вина. Он дожидался лишь удобного момента, и момент этот, разумеется, не замедлил наступить. Гиллингему, успевшему изрядно угоститься кларетом во время обеда, не терпелось поболтать.
– Ну и как вам наше литературное общество? – поинтересовался он, щурясь сквозь сизые клубы сигарного дыма.
– Довольно любопытно. – Саймон покрутил в руке хрустальный бокал, наблюдая за игрой света на его гранях. – Страсть к новой романтической поэзии явно распространилась за пределы Лондона. По крайней мере среди женщин.
– Даже не знаю, чего ждать, – вздохнул лорд Гиллингем, покачав головой. – Вся эта романтическая чепуха, без сомнения, очень дурно повлияет на дам.
– Только не на почтенных дам Литл-Дипингтона.
– Ну, за тех, кто постарше, вроде наших сестер Инглбрайт, опасаться не стоит, но что касается леди помоложе, все это, определенно, никуда не годится.
– Беспокоитесь за таких, как мисс Фарингдон? – мягко уточнил Саймон.
– Чертовы поэтические бредни, они совсем погубили бедную девочку. Жаль. Но впрочем, вряд ли могло произойти иначе, ведь она росла в этом гнезде никчемных мотов и картежников. Вопрос времени… А после смерти матушки беда стала неизбежной.
– Насколько мне известно, ее мать умерла шесть лет назад?
– Славная была женщина. И красивая. Все эти вертопрахи Фарингдоны чертовски смазливы – что сильный пол, что слабый. Кроме разве что мисс Эмили. Эти ее рыжие волосы и веснушки как-то не очень… Да еще и очки. Может, ей и удалось бы на время светского сезона скрыть некоторые свои недостатки, да вот беда – девчонка так ни на один и не попала.
– Из-за смерти матери?
– А потом случилась эта нехорошая история, – грустно пояснил Гиллингем.
– И насколько же она была нехороша? – осторожно осведомился граф. Пришло время выяснить все грязные подробности этого дела.
– Весьма неприглядна, если верить ее отцу. Бедная крошка.
– Это случилось пять лет назад? – закинул удочку Саймон.
– Где-то так. Мисс Фарингдон тогда исполнилось девятнадцать. Она с год как потеряла матушку. Ее чертов отец и шалопаи братцы где-то шатались, бросая ее одну в громадном доме. Фарингдона долго не удержишь вдали от карточных столов. В общем, юная леди была предоставлена самой себе.
В доме никого, кроме слуг. Конечно же, она чувствовала себя очень одиноко. Даже посоветоваться не с кем. Бедняжка была обречена на несчастье.
Саймон не спеша взял бутылку и доверху наполнил бокал хозяина дома:
– И оно разразилось?
– Несчастье-то? Не замедлило. Разумеется, в виде молодого негодяя. Обычное дело, не правда ли?
– Да.
Саймон с невозмутимым видом тянул свой портвейн и удивлялся, отчего ему вдруг захотелось прервать беседу. Он уже догадывался, чем закончится история, и больше не желал об этом слушать. Но он давно уверился, что информация любого рода может оказаться весьма полезной, особенно когда разрабатываешь план мщения.
– Этот молодой человек… он по-прежнему живет в здешних краях?
– Эшбрук? Да нет же, черт бы его побрал. Его после тех событий не видели. Я слышал, пару лет назад он получил титул. Барон теперь. И поэт. Пошатаешься чуть подольше по гостиным Лондона – непременно наткнешься на него или его поклонниц. Вы, определенно, встречали барона на каком-нибудь модном сборище. От него сейчас все просто с ума сходят.
Пальцы Саймона непроизвольно сжали бокал. Он незаметно расслабил их, опасаясь, как бы тонкий хрусталь не хрустнул в его руке.
При упоминании имени лорда Эшбрука он вдруг отчетливо вспомнил пять пар обвиняющих женских глаз, когда он в разговоре небрежно затронул последний опус этого поэта. Он поморщился при мысли о своей оплошности:
– Так, значит, не кто иной, как Эшбрук, погубил Эм… то есть мисс Фарингдон?
– Уговорил сбежать с ним… Печальная история.
– Тайный побег к венцу?
– Бедняжка мисс Фарингдон считала, что так. Но лично я сомневаюсь, что у Эшбрука были хоть какие-то намерения жениться. Фарингдон настиг их на следующий день, и говорят, будто Эшбрук так и не предстал перед разъяренным отцом. Но урон чести юной леди, конечно, уже был нанесен. Парочка провела ночь в гостинице, Фарингдон мне сказал это по секрету.
– Понятно.
– Очень жаль. Эмили славная крошка. У нас стараются не упоминать об этой истории. Я бы просил вас тоже особо не распространяться, сэр.
– Разумеется.
Перед Саймоном вдруг возникло лицо Эмили, в отчаянии пытавшейся объяснить ему, что просить ее руки для него совершенно невозможно. Она явно, как и все прочие, считала, что погибла в глазах света. Самое большее, на что ей теперь оставалось надеяться, – это чистая, благородная, интеллектуальная связь, возможная лишь в переписке. Неудивительно, что она пришла в такое смятение, увидев вдруг перед собой своего героя.