Небо стремительно темнело, его краски быстро переходили от серо-синих к фиолетовым, но не было никаких признаков близкого жилья. Становилось прохладно. Кира поминутно спрашивала, долго ли еще идти, и брала меня за руку ледяными пальцами. Но что я могла сделать?
— Посмотри, видишь? — внезапно оживилась Кира, вглядываясь в густые сумерки.
Я сощурилась и напрягла зрение, как это делают близорукие люди. Глядя в направлении, куда указывала Кира, я заметила желтую точку.
— Это огонь! — возбужденно закричала Кира. — Это огонь, люди! Побежали!
Сказать, что мы побежали, было бы преувеличением, но мы оживились и двинулись с удвоенной энергией, не теряя из виду разрастающуюся яркую точку.
Это был костер. Подойдя еще ближе, мы разглядели палатку и лежавших верблюдов. У костра сидели люди. Мы остановились. Трое мужчин были освещены красноватым светом костра, нас же видно не было.
— Ну что? — шепотом спросила Кира.
— А разве у нас есть выбор? Вряд ли это бандиты…
У сидящих у костра, во всяком случае, у двоих из них, вид был, надо сказать, довольно бандитский. То есть бандитский по нашим российским меркам. Это означает, что они в отличие от дочерна загорелых, сухих, поджарых бандитов-арабов, сверкающих зубами и кинжалами (так в моем представлении должен выглядеть арабский бандит), были изрядно упитаны и вальяжны. Наряд их поражал эклектичностью. На них были просторные шорты до колен, кроссовки, огромного размера майки и популярные в Салтыковке и примыкающих регионах жилеты с множеством карманов. Довершали наряд арабские клетчатые платки, именуемые в народе арафатками. Третий, безусловно, был арабом в белой галабийе с типичной тунисской внешностью.
Подобравшись еще ближе, мы сумели расслышать их разговор.
— Ну что, старичок, думал когда-нибудь, что заночуешь в Сахаре? — спросил огромных размеров мужик на чистом русском языке. Конечно, его язык филолог вряд ли назвал бы чисто русским, но мы с Кирой возбужденно сжали друг другу руки.
— Красота… — мечтательно потянулся второй.
— Мустафа, по стопарику примем? Холодает… — предложил один из наших, почесывая голову под арафаткой.
— Нет, хватит уже. Не могу больше. — Мустафа определенно уже нарушал заветы Корана. Он переворачивал жарившееся на углях мясо.
— Давай, Василий, — распорядился крупный мужик, расставляя стаканы.
Запах жареного мяса и знакомый вид выпивающих мужиков окончательно расслабили меня, и я вышла на свет, держа за руку Киру, испытывающую определенные сомнения.
— Ребята, водочкой не угостите? — как ни в чем не бывало спросила я, подсаживаясь к костру, — а то холодает.
От изумления тот, которого называли Василием, лил водку мимо стакана.
— Оба-на! — отреагировал второй. — А ты мне втюхивал, что на сотни километров ни души!
Его возмущение было адресовано проводнику.
— Вы кто, в натуре? От трехдневного каравана отбились?
Проводник решительно замотал головой:
— Это невозможно! Гиды и проводники за туристов отвечают головой! Это все равно что я бы вас потерял!
— Нас захочешь, не потеряешь, — очнулся Василий.
— Ну, короче, нам нальют здесь или кого другого искать? — нагло спросила я.
Мужики заржали.
— А реально клево девчонок наших встретить, а то что по пустыне чисто мужской компанией париться! — восхитился большой. — Меня Вова зовут, его Василий, а это Мустафа, он из турагентства.
— А я Лиля, она — Кира.
Кира до сих пор не произнесла ни слова.
За знакомство мы приняли по рюмке и закусили мясом.
— Девчонки, а что вы, в натуре, здесь делаете? — спросил Вова. — И одежка, гляжу, на вас местная. Неужто пешком потерялись? А мы думали, у нас самый крутой экстремальный тур — три дня по Сахаре на верблюдах.
— От мужа сбежали, — сказала я почти правду.
— А как же вас угораздило? — поинтересовался Василий. Он бросал на меня недвусмысленные взгляды и подливал водку.
— Да, — принялась врать я, — когда учились, говорил богатый, дом большой, денег немерено, буду, как султанша, жить. А сам привез в пустыню, в деревне пять домов, ну он, конечно, самый богатый — пара верблюдов, десяток коз да куры. Ни света, ни телевизора, вообще ничего. Заставил меня за животными ухаживать, я, что ли, для этого философский факультет заканчивала?
— Надо же, философский! — восхитился Василий, подбираясь поближе ко мне. — Ну, солнце мое, ты даешь!
— Да, философский. Через год привез еще одну такую же дурочку — вот ее, — показала я на Киру. — Нравится ему, видите ли, жениться на русских, долгими сахарскими вечерами Москву вспоминать. Заставил нас финиковый самогон делать. А ему, мусульманину, много не надо, стакашку принял — и давай куролесить!