Затем вытащил револьвер из кобуры и сунул его за ремень. Жестом руки, украшенной перстнем с черепом, начальник полиции отпустил сопровождающих и вышел из гостиницы, печатая шаг.
Записки, содержащие просьбы, одна за другой поступали на шестой этаж. Мажико предложил подсовывать их под дверь Каэтаны. Некоторые из них были написаны в требовательном тоне, и Балиньо сжигал их на импровизированном костерке.
Каэтана, нежась под розовой периной, почуяв запах горелого, тревожилась. Тогда Балиньо успокаивал ее, уверяя, что запах проникает в номер с улицы. Болельщики, дескать, заранее жгут костры, прославляя участие Бразилии в финале чемпионата мира в Мехико. Костры эти грозили поджечь, вернее, зажечь лишь души бразильцев.
Балиньо ценил недовольство авторов посланий: эти люди, подхваченные мечтой Каэтаны, просто-напросто требовали новых порций волшебного зелья, чтобы плыть через океан на корабле, так как боялись навсегда остаться на берегу.
– А что, если пригласить нескольких друзей на чай? – Балиньо имел особенное влияние на Каэтану на закате солнца, тогда она слушала его со вниманием.
– Не заставляй меня принимать недругов. Мне нужны только те, кого я могу заманить в искусство. Не хочу покидать обитель памяти и мир сцены, – сказала актриса, храня непоколебимую верность своим мечтам.
Со дня приезда она жила затворницей на шестом этаже, хотя Полидоро предупреждал ее, что опасно пренебрегать городом и нигде не бывать. За неделю, прожитую в Триндаде, она так и не посмела показаться на площади и на улицах. Зачем давать людям возможность сосчитать, сколько морщин на ее лице добавилось со дня отъезда до возвращения в «Палас»?
Она надеялась на Полидоро, который выполнял все ее распоряжения относительно кинотеатра «Ирис». Ей, как артистке, надлежало лишь определить изменчивые пути искусства, не первый десяток лет пролегавшие в ее душе.
Балиньо уговаривал Каэтану, ссылаясь на необходимость завоевать сердца друзей.
– Коротенький ленч и немногословная беседа. Через полчаса все разойдутся по домам.
Каэтана боялась вновь увидеть старых знакомых. Если уж она, исколесив Бразилию, вернулась ни с чем, то что же сталось с теми, кто все эти годы произрастал, точно кактус, в Триндаде? Как знать, может, всеобщая утрата иллюзий заставила их пасть духом и погасила блеск в глазах!
– Кто уцелел через столько лет?
Темное свободное платье подчеркивало печаль ее слов. Волосы она собрала в пучок. Втыкая шпильки, подошла к окну – пейзаж вызывал уныние.
Балиньо знал, что она не может жить без сцены. Артистке долго не выдержать заточения в четырех стенах номера. Ей не хватало Бразилии, представавшей перед ней в виде жалких городишек, названия которых, хоть она их и не помнила, оставались для нее вроде бы живыми лицами: они улыбались или плакали, когда она рядом с Князем Данило придумывала монологи, которых не было в тексте; имен авторов этих пьес она тоже не помнила.
Балиньо присел у ног Каэтаны. Это был знак того, что сейчас они разожгут огонь, на котором, точно картофелины в мундире, будут печься воспоминания.
– Помните историю двенадцати пэров Франции, которую я рассказывал, до того как мы поднялись вверх по реке Сан-Франсиску? Потом я повторил ее в Пиренополисе, в том самом городе, где вы бывали с дядюшкой Веспасиано, когда вам исполнилось пятнадцать лет! Вскоре после конного праздника, когда сеу Педро дал нам в своем ресторане обед из двадцати восьми блюд. Мы уже заканчивали, когда старатель со шрамом в форме креста на груди показал нам среди каскальо[29] несколько камней, которые сверкали как бриллианты, а глаза его сверкали еще ярче, так что мы перепугались.
В эти дни в Триндаде Каэтана не желала слушать длинных историй, требовала коротких и с такой развязкой, которую можно заранее угадать.
– Избавь меня от этих чертовых пэров. Расскажи мне лучше мою собственную историю – ты помнишь о подробностях, которые сама я позабыла. Расскажи, что я такого сделала в прошлом, что у меня остались черные пятна на сердце?
Так развлекалась Каэтана, как вдруг за дверью номера послышался шум. Балиньо тотчас выступил на защиту Каэтаны. Отперев закрытую на задвижку дверь, он увидел мирного ослика, стоявшего понурив голову и увитого разноцветными матерчатыми и бумажными лентами. Повод уздечки был привязан к ручке двери, животное испуганно шарахнулось.
– Мы говорили о двенадцати пэрах Франции – и вот что увидели за дверью, – сказал Балиньо, оторопев при виде ослика, который, несомненно, свидетельствовал о событиях, связанных между собой в гордиев узел. Он был участником легенды, о которой повествуют слепые певцы внутренних районов Бразилии, перекраивающие жизнь императора Карла Великого, включая в нее Бразилию и собственные сны.
Каэтана погладила ослика по спине. Кротость животного заставила ее смолчать. От холки исходил странный запах: волоски пахли дешевым одеколоном.
– Ну и народ в Триндаде. Вместо цветов прислали артистке самое печальное в мире существо. Как и все жители Северо-Востока, ослик живет в Бразилии изгнанником.
Рише понюхал ноги ослика, но не нашел в этом животном ничего, что ставило бы его выше кота. Ловким прыжком взлетел на руки Каэтане, чтобы затруднить ей движения: не хотел, чтобы она играла с осликом.
– Ладно, позовем друзей и узнаем, кто прислал мне ослика с намеком, чтобы я убиралась из гостиницы «Палас», ибо в этом номере всем не поместиться.
Новость разлетелась по городу за несколько минут. Полидоро решил не появляться на приеме, боясь, как бы этот веселый праздник не усугубил его супружеские проблемы. Не было гарантий, что Додо, узнав о таком расположении звезд, в спешном порядке вернется с фазенды и обвинит мужа в осквернении столько лет пустующего супружеского ложа из-за любви к этой проститутке, выдающей себя за актрису.
Лучше уж Каэтане отменить праздник, но Балиньо стал возражать: в кои-то веки они с Каэтаной примут друзей вечером в четверг, как это делают добрые люди. На угощенье планировались сок маракужа, посыпные пирожные и разные фрукты, уже заказанные в овощной лавке. Каэтана молода, почему бы ей не повеселиться, не усладить гостей нескончаемыми рассказами?
Вениерис принял приглашение, оговорив, что явится в запачканном красками комбинезоне, в котором писал декорации. Лавку он забросил и занимался только оформлением кинотеатра. Знакомство с Каэтаной добавит ему вдохновения: ведь он создавал произведения искусства, слишком значительные для города Триндаде.
Виржилио, горя желанием вести хронику событий, тоже обещал прийти, несмотря на протесты Полидоро, который заявил, что станет у входа в гостиницу и будет смотреть, кто его предает.
Джоконда поздоровалась с Полидоро у двери: она не послушалась его и привела с собой Трех Граций. Посвященные в актрисы проститутки почти не бывали в заведении: целыми днями торчали в кинотеатре «Ирис», перед любым зеркалом отрабатывая театральные жесты. Когда сомневались в той или иной позе, они бежали к Джоконде, режиссерский талант которой признавали все три.
Чуточку присмиревшая Диана требовала роль драматическую и одновременно тираническую.
– Когда же Каэтана придет к нам в «Ирис»? – грустно спрашивала она.
– Только Каэтана может распределить роли и сказать, какую пьесу мы будем играть.
– А зачем нам нужно, чтобы кто-то командовал нами, если искусство свободно и безгранично? – рассудила Себастьяна.
Настроившись на недавно обретенную активную общественную жизнь, она приобрела смелость и уже не боялась показать в улыбке щербатый рот – так или иначе, старость заберет у нее и все оставшиеся зубы.
– Я первая из Трех Граций начала терять зубы. Это означает, что у меня жизнь будет долгая, потому что я буду питаться маниоковой кашей и мечтами.
Полидоро стоял на своем, не отходил от вращающейся двери.
– Если узнает Додо, нам всем грозит опасность. Она может добиться и отмены представления в «Ирисе».
Поскольку Джоконда его не послушалась, он решил обратиться к Нарсисо. Правда, Полидоро таил на него обиду, которая еще не рассосалась. Но, как бы там ни было, он хотел, чтобы начальник полиции поднялся на шестой этаж.