– И мы добивались того же, – прервала ее Себастьяна, поняв наконец, что идет спор между женщинами из заведения и актрисой Каэтаной, которая отказывает им в праве блистать на сцене.
Князь Данило вошел в гостиную тихонько. С трудом протиснул свое огромное тело в круг сидящих на ковре. Жесткими коленями он упирался в Эрнесто и Джоконду, толкая их при каждом движении. Самое время было послушать доводы этих самонадеянных дилетанток.
– Есть большая разница, – возразил он Себастьяне. – Вам приходилось играть в таких пьесах, как, скажем, «Отелло» или какая-нибудь из старинных бразильских драм? Может быть, переборки вашего заведения хоть раз рушились в непогоду, как однажды случилось с нашим занавесом, который сильным порывом ветра разорвало надвое? Тогда нам пришлось срочно его чинить, пользуясь не только иглой и бечевкой, но и расплавленной резиной, которую мы добыли из старой покрышки «шевроле».
Данило с упоением рассказывал о череде несчастий, пережитых членами труппы за долгие годы. Все случаи служили несомненным доказательством любви актеров к народу, но общество, зараженное презрением к искусству, не могло этого понять и оценить.
– Кто не сменял бы богатство на искорку таланта? – спросил Данило, вызывающе оглядывая присутствующих.
– Ну, если так рассуждать, то вместо венка из сорной травы Можно взять пучок лука и сплести самим себе венок славы, – насмешливо сказал Эрнесто, который в отсутствие Полидоро всегда чувствовал себя непринужденно.
Каэтана не принимала участия в пререканиях. Она неторопливыми движениями вынула шпильки, державшие волосы в пучке; рассыпавшиеся по плечам локоны выгодно оттеняли ее лицо.
– А знаете, что говорил великий бразильский актер Прокопио о людях такого сорта? Что они лишь подвески к искусству. И не покупал им билет, когда случалось ехать вместе в трамвае, – сказала явно рассерженная Каэтана.
Ее резкие слова вызвали смущение присутствующих. Балиньо, старавшийся быть тактичным, подумал, что пропала его мечта сплотить вокруг Каэтаны всех, кто так или иначе способствовал постановке спектакля в кинотеатре «Ирис». Чтобы развеять создавшуюся неловкость, он энергично захлопал в ладоши.
– Давайте пить чай. Он приготовлен специально для уважаемых дам и господ. Сама Каэтана приглашала повара в эту гостиную, чтобы убедиться в его способностях, и только после этого одобрила пирожки с креветками.
Все расплылись в улыбке, такое предложение обещало немедленный результат. Балиньо с помощью Франсиско, который так уставился на Каэтану, что натыкался на гостей, сделал круг с подносами, обойдя всех. Каждый из гостей, словно по молчаливому соглашению, взял два пирожка.
– Я как будто не завтракала, – сказала Себастьяна, стыдясь своего аппетита.
Пальмира за неимением тарелок положила второй пирожок на ковер, подстелив под него салфетку и не спуская глаз с Рише, который, урча, прохаживался рядом.
– Лучше взять два. Я всегда боюсь, что мне не хватит, – добавила она, без особой надежды быть услышанной в общем гаме.
Каэтана, слух которой воспринимал звуки в более широком, чем у остальных, диапазоне, умилилась этой бледной женщиной, претендующей на успех у публики. Пальмира за двадцать лет подурнела, выпуклости ее тела съежились. Если Каэтана располнела от злоупотребления диковинными местными блюдами в разных районах Бразилии, то Пальмира потеряла в весе.
– Как печально стариться, – живо сказала Каэтана, не собираясь никого обидеть и имея в виду только свой собственный возраст, выполняющий роль палача, который сеет морщины и смерть. Это была излюбленная фраза дядюшки Веспасиано на последнем году его жизни. Так он говорил, словно охваченный какой-то странной агонией на закате своих дней. Утверждал, что никто так не страдает от старости, как актеры. Выходя на сцену, они всякий раз отчаянно пытаются обмануть себя и поверить, будто они все еще молодые, а ведь морщины на лице разрушают талант, способный бороться со временем, даже с вечностью.
Данило подсказывал те или иные подробности, и с его помощью Каэтана вспомнила дядюшкин фрак бутылочного цвета и белый жилет. Из-за них его называли бароном, а он в ответ лишь улыбался.
– Кофейный барон, одари нас своим талантом! Даже под конец жизни Веспасиано, в замызганном и расползающемся фраке, на котором не хватало нескольких золоченых пуговиц, осанкой действительно напоминал какого-нибудь владельца энженьо или обширных кофейных плантаций. Но уже начал путать реплики, пьесы в голове его перемешались. Данило поправлял его, однако старик повторял ошибки. Каэтана считала, что не надо поправлять такого великого артиста, он заслужил отдых и уважение. Тот, кто носит в своей памяти такую кучу воспоминаний, имеет право иногда забывать о прожитой жизни и обо всем, что в ней было.