– Иногда я думаю, что, когда Каллас перестанет петь, мне лучше всего замуровать себя в стенах монастыря.
Каэтана не раз слышала, что ценность всякой машины определяется непосредственно приносимой ею пользой и ее способностью сокращать усилия человеческого разума. Каэтана, однако, не углублялась в дебри логики, а просто мечтала о том, что жители Триндаде выразят ей одобрение, равносильное славе.
Стена, у которой стоял комод, была увешана фотографиями Каллас. Перед этими фотографиями Каэтана как бы собирала воедино все крушения надежд и один за другим распускала клубки любовных страстей, которых жаждало ее женское сердце.
Данило вышел, и Балиньо закрыл за ним дверь. Оставаясь с Каэтаной наедине, он всегда упрямо старался рассеять сгущавшиеся над ней черные тучи. Особенно когда актриса, привыкшая обрывать на полуслове чужие фразы, и от него требовала краткости: чувства можно урезать наполовину, и никто из окружающих этого не заметит.
Когда Каэтана гневалась, три родинки на ее шее заметно темнели. Три яркие точки созвездия, которое простиралось, возможно, до низа живота. Балиньо заметил, с каким волнением смотрел Полидоро на эти отметинки в вырезе темного пеньюара Каэтаны. Вовлеченный в сферу желания, Балиньо надеялся поменяться местами с Полидоро и представлял поцелуи, которые фазендейро наверняка не раз запечатлел на этих загадочных коричневых пятнышках.
Снова умилившись преданности Балиньо, Каэтана забыла о совершенствах греческой певицы.
– Настанет день, и ты меня похоронишь где-нибудь в Бразилии, если только раньше не сбежишь под влиянием опустошительной страсти. В этом случае я тебя прощу. Непристойно лишать человека некоторых ощущений. Лучше открыть шлюзы и дать выход проклятой любви, чем боготворить грязь на подметках возлюбленного.
Чувства Каэтаны колебались с большой амплитудой. Поочередно воспламеняли или замораживали гостиную, и это был знак того, что надо оставить ее одну. Балиньо пошел к двери, но Каэтана остановила его.
– Знаешь, чего я хочу на моих похоронах? Пусть кто-нибудь скажет, что я не заслужила смерти. Что будет со спектаклем без актрисы? Как требовать обратно деньги за билет, когда спектакль еще не окончен?
Став на колено рядом с радиолой, Балиньо, чтобы развлечь актрису, поставил простую арию из «Богемы».
– В отличие от Мими у меня руки никогда не мерзнут. – Каэтана ласково погладила себя по руке. – Только сердце стынет.
За дверью послышался шум: кто-то хотел нарушить чуть ли не супружеское согласие между Каэтаной и Балиньо.
– Если это Полидоро, пусть войдет.
Каэтана быстро уменьшила вырез декольте брошью с фальшивыми бриллиантами, которая казалась неуместной в ансамбле.
Фазендейро с нарочитой медлительностью поцеловал ей руку, почувствовав словно бы пьянящий восточный аромат. Но как вести себя дальше – не знал.
Каэтана отняла руку, будившую нечистые помыслы. Инстинктивно заперла свое тело в воображаемый сундук, лишив Полидоро ощущений, которых он домогался. Актрису отталкивал его масленый взгляд. Не станет она участницей вакханалии под влиянием обрывочных воспоминаний. С каждым посещением Полидоро все меньше боялся вскрыть вены своей любви, в которых текла проклятая черная и липкая слюна.
Прежде чем Полидоро попытался сделать еще один шаг к краю бездны, Каэтана заговорила. Ее театральные жесты стали на сантиметр-другой поразмашистей.
– Сегодня я хотела сказать тебе, что один вечер успеха возмещает провал целой жизни.
После такого признания горячее дыхание, вырывавшееся из раздутых ноздрей, опаляло землю и слегка покрасневшую кожу Каэтаны. Черный пеньюар, несмотря на залоснившийся воротник, демонстрировал роскошь, напоминая идеограмму о драконе в объятиях странной медузы. Когда Каэтана покупала пеньюар в Каруару, штат Пернамбуку, китаец, покинувший сородичей и забравшийся в такую глушь, так перевел иероглифы: «Сейчас я живу счастливо».
Еще раз потерпев крушение мечты, заключавшейся единственно в том, чтобы увлечь Каэтану в постель, Полидоро начал понимать замысел, в который была вовлечена половина жителей Триндаде: разыгрывалось представление, объединявшее всех, кто до той поры мечтал впустую. Теперь, приободренные благостной надеждой, они давали волю любой мечте. Эти почитатели солнца храбро маршировали по улицам, словно на них были шитые серебром форменные костюмы.
Выпиравшая из кресла пружина царапала зад Полидоро. С кресла он хорошо видел белизну и пышность грудей актрисы, которые когда-то грациозно ускользали из его рук; прекрасней их не было во всей Бразилии. Этого никто никогда не отрицал. В Латинской Америке разве что кубинки, о которых Полидоро слышал восторженные отзывы, могли бы соперничать с Каэтаной.