– Известите Каэтану, что мои счета почти оплачены. Погашу последний долг сегодня вечером, как только погаснут огни в «Ирисе», – осмотрительно сказал он, благородно преодолев желание отомстить.
Последнюю фразу услышала подошедшая к ним Джоконда. Повисшие в воздухе слова не произвели на нее никакого впечатления. Она старательно бродила по кинотеатру, точно сомнамбула. Собираясь выступить на одной сцене с Каэтаной, она испытывала странное чувство, что-то вроде сердечного обмирания; ощущала, как все прочие чувства глохнут под сухой кожей, которая уже не увлажнится, даже соприкоснувшись с другим телом.
Попав в сноп лучей блуждающего прожектора Виржилио, Джоконда вскрикнула – испугалась, как бы не выдать свои тайные мысли, – и зажала рот ладонью. Права была Каэтана, когда говорила, что сцена безжалостно порабощает каждого, кто на нее ступает: за создаваемое ею волшебство приходится платить дорогой ценой. Каэтана уверяла, что этот четырехугольный помост отбирает у человека кровь.
– Что обескровливает больше, чем любовь? – горестно воскликнула Джоконда. Ей надо было защищаться от Виржилио с его прожектором. – Наведите этот адский луч на наших врагов!
Чтобы успокоить ее, Виржилио погасил прожектора.
– Чем же я вас обидел, если дал вам жизнь на сцене? Разве вы не слышали, что сказал Данило? Без надлежащего освещения сцена не пробуждает фантазий, нас даже не разглядишь. Мы превращаемся в смутные тени.
Оказавшись внезапно в темноте, Джоконда споткнулась о ножку стула и растянулась на помосте. Испуганный Виржилио на ощупь пробрался к ней, попробовал поднять. Оказалось, Джоконда не нуждается в помощи. Ее оскорбленную гордость можно было утихомирить лишь доводами, которых он и представить не мог.
– Что вы обо мне знаете? Может, думаете, что искусство – моя главная цель в жизни?
Когда в зале вспыхнул свет, Полидоро подошел и помог Джоконде встать. Она обратила внимание на плачевный вид фазендейро. Пожалуй, в «Ирисе» не оказалось ни одного победителя.
– Что с вами? – участливо спросила Джоконда.
– Да все этот Балиньо. Держится так, будто он владелец моих фазенд.
Балиньо оказался легок на помине. И без того худой, он еще больше сдал за последние дни. Оглядел сцену, а затем, посмотрев на часы, обратился к Полидоро.
– Ваша очередь еще не подошла. – Затем повернулся к Джоконде: – А вы от собеседования освобождаетесь.
Заметив по лицу собеседницы, какой ущерб это сообщение принесло ее душе, попытался смягчить удар.
– Каэтана без конца твердит, что вы – прирожденная актриса. И можете даже руководить другими.
Лесть его не заставила Джоконду напыжиться от гордости, а, напротив, лишила доводов, которые она носила в душе как противовес. В последние часы, осознав свое одиночество, она решила не скрывать более своих намерений. Она уже не хотела, как прежде, войти в труппу, высокомерно претендовавшую на исключительное право бродить в мире снов.
– Не беспокойтесь, Балиньо. Я сойду с корабля последней. Для меня Каэтана будет гречанкой Каллас, по крайней мере нынче вечером.
Желая обратить внимание Полидоро на самоотречение бывшей куртизанки, она повторила последнюю реплику. Но он был далек от того, чтобы оценить подобный шаг, и усмотрел в словах Джоконды лишь намек на то, что и он должен отречься от Каэтаны, дабы достичь такого же величия духа.
– Женщины никогда не знают, чего хотят. Потому мы и мечтаем за вас, и переделываем мир, у вас не спрашивая, – сказал Полидоро и гордо удалился, грохоча сапогами с высокими голенищами.
Джоконда в срочном порядке созвала Трех Граций.
– Еще немного – и мы останемся актрисами навсегда! Это ремесло, точно служение Богу, оставляет в душе нестираемую метку. В последние дни здесь, в «Ирисе», я воздерживалась от того, чтобы командовать вами. Вы не можете себе представить, чего мне это стоило. Надеюсь, вы оценили мое самопожертвование.
Это заявление вернуло Себастьяну в мир домашней реальности, из которого она старалась уйти. Почувствовав себя беззащитной, она обняла Джоконду.
– Что-то будет с нами с завтрашнего дня?
Джоконда мотнула головой и хотела уйти, но ее остановила Пальмира, чувства которой к Эрнесто таяли с каждой минутой. Меж тем ожидание премьеры требовало от нее сильных чувств и смелых поступков.
– По какому праву ты нас расстраиваешь за два часа до спектакля? Что такого мы сделали, чтобы ты бросила нас сиротами на полдороге?
– Лишняя заноза в сердце – это не так уж важно, – скромно вмешалась Себастьяна. – Но после сегодняшнего вечера мы никогда не будем такими, какими были раньше.