Коньяк выпила залпом, как русскую водку.
– У нас мало времени. Скоро рассветет. С завтрашнего дня потерпевшие крушение превратятся в артистов. Хочешь присоединиться к нам?
Джоконде было горько выворачивать душу наизнанку у стойки бара. Она была хозяйкой пансиона, вернее, публичного дома, и ей претила психология мужчин и Трех Граций, которым суждено вместе стариться. Будущее преподнесет им лишь блюдце с выпавшими у всех троих зубами.
Она смотрела на Каэтану, которая ходила по гостиной и была не в состоянии выслушивать до конца длинные фразы – это ее постоянная черта. Обычно актриса грубыми жестами требовала краткости выражения мысли: весь мир вполне мог бы уместиться в одной-единственной фразе, люди не понимали, что такое синтез.
Однако, когда ее обвиняли в непоследовательности, ибо сама она произносила со сцены пространные монологи многословных драматургов, она горячо вставала на защиту мелодраматических сцен.
– Каждому автору нужно по крайней мере пять фраз, чтобы сохранить верность жизни. Эти нараспев произнесенные фразы спасают персонаж; без них он не что иное, как карикатура на живого человека.
Три маленьких родимых пятнышка у подбородка Каэтаны добавляли живости ее лицу. Джоконда снова приблизилась к актрисе, привлеченная таинственностью ее замысла.
– Допустим, я провалюсь. Что тогда?
Каэтана устало опустилась в кресло. Посмотрела на дремавшего в углу дивана Балиньо.
– Я приехала сюда, чтобы изменить свою жизнь. Это все, что я знаю.
Наводненный символами мир Каэтаны смутил Джоконду. На что куртизанке с практическим взглядом на жизнь вереница загадок? Когда она занималась делами, повседневность приобретала для нее драматическую сиюминутность, оттесняя мир мечты на второй план: она раскладывала еду по тарелкам в отделанной изразцами кухне, без труда избавляясь от случайных образов, которыми сыт не будешь. А Каэтана – та уходила в мир чудес, расцвечивая реальность всеми цветами радуги. Полная гамма полутонов усиливала ее актерские возможности, и Каэтана постигала язык творцов, людей необыкновенных, которые смотрели на мир с трапеции акробата, перед тем как выполнить тройное сальто без предохранительной сетки.
– Так что ты нам предлагаешь? Жить мечтой? Оставить ремесло проституток и заделаться артистками?
Джоконда обдумывала предложение хладнокровно, оставив в стороне свою любовь к Каэтане. Она должна была защищать дом и семью, она отвечала за то, чтобы каждый день на столе были фасоль или рис. Если она изберет путь среди вереска и колючек, как бы не раскаиваться в этом всю оставшуюся жизнь.
Каэтана терпеть не могла старую привычку Джоконды подмешивать в колоду карт, сдаваемых жизнью, фасоль и рис, осуждала ее неповоротливость, когда надо было круто изменить курс и ступить на путь, ведущий к величию. Собственно говоря, никого с детства не приучали мечтать о славе. И все равно не один миллион человек соглашались укоротить свою жизнь в обмен на ее полноту, происходящую от славы.
– Я приехала, чтобы поставить спектакль. Хочешь быть актрисой в моей труппе? Играть на сцене и срывать аплодисменты здесь, в Триндаде?
Каэтана поглаживала лицо указательным пальцем – очень тонкая и нежная ласка.
Джоконда, хоть ей и был чужд мир воображения, все же уступила напористости Каэтаны: ведь реальность, когда она туда вернется, уже не будет такой, как прежде.
– Видно, поэтому у меня столько лет болело все тело, а голова готова была треснуть?
Говорила Джоконда не спеша, с расстановкой, убеждала Каэтану и саму себя.
– Очень хорошо. Три Грации и я согласны стать актрисами. Быть может, мы рождены для сцены, только до сих пор не знали об этом. Кроме того, лучше быть артисткой, чем проституткой.
И Джоконда перед воображаемым зеркалом поправила прическу небрежным жестом, подражая актрисам, которых видела по телевидению. Этим жестом она незаметно подправляла макияж, поврежденный слезами, которые по требованию режиссера проливала у постели умирающего любовника. За телевизионными камерами она таким путем хотела намекнуть, что театр может быть идеальным местом для тщеславных и чувственных львов. Кстати, некоторые из них действительно выходцы из самого сердца Африки. На арене люди, залитые ярким светом софитов, изображали жестокие и темные чувства с естественностью, обеспечиваемой хорошо отрепетированными приемами.
Каэтана осудила подобное тщеславие. Даже она, профессиональная актриса, привыкшая проливать лживые слезы перед наивными зрителями, не обладала подобным бесстыдством.