Ей было очень хорошо от низкого, гудящего голоса. Что-то трогательное было в его крупной голове, что-то во всем облике возбуждало нежность.
— Вот вы все понимаете, — сказал он. — Скажите…
— Что? — спросила она, посмотрев ему в глаза.
И они замолчали.
Наташа была сосредоточенна. Пила вино маленькими глотками, у нее выходило изящно. Глаза ее были туманны. Приятель за все время вообще, кажется не произнес ни слова. Все курил, пил и ничего не ел. А этот ел и пил за двоих и успевал еще столько говорить!
— Скажите… — начал он.
Светлана его перебила:
— Почему вы носите зеленую рубашку? Вам не идет — у вас глаза голубые.
— Что же делать? — Он был смущен и доволен.
— Глаза голубые, рубашка зеленая. Несовпадение, — не унималась Светлана.
Наташа испугалась, хотела ее остановить.
— Но зато я сам не зеленый, — нашелся он. — И майка у меня как раз голубая. — Он взялся за пуговицу рубашки.
Наташа струсила окончательно. Светлана засмеялась:
— Не надо. Я верю.
Вообще, ей стало скучно. И пора было уходить.
Они ушли, как-то не попрощавшись, пока ребята разговаривали с официанткой.
— Как нехорошо мы ушли, — говорила дорогой Наташа. — А этот второй все время молчал.
— Очень милый, правда?
— А зеленая рубашка очень хотел тебе понравиться. У него отличная выдержка и чувство юмора. Ты такое несла — я все время боялась. Что на тебя нашло? Когда я вернулась к столу, ничего нового не было, кроме газеты. Ты и внимания не обращала. А потом… Ты как коршун набросилась.
— Коршун? Да.
— Ты его покорила, — говорила Наташа. — Завтра он у музея дежурить будет.
— Почему у музея?
— Ты сказала, что работаешь экскурсоводом.
— С ума сойти!
— Ты вообще помнишь, что говорила?
— Нет, конечно. Не все. А что?
— По-моему, ты его обидела.
— С ума сойти! Чем это?
Ночь была душная. Всю ночь она не уснула.
Низкий гудящий голос звучал в ушах. И хотелось положить голову на плечо зеленой рубашки.
Духота мучила.
За окном напротив неясно проступали белые стены.
О том, увидит ли она его снова, Светлана не думала. А была в ней готовность к необыкновенному, странная уверенность.
— Красивая какая, вишь, — сказала, увидев ее утром, тетя Степа.
Вокруг во дворе и под навесом оранжево краснела рябина, много рябины.
— Вишь, красиво-то, — заулыбалась старуха, увидев, что Светлана приколола гроздь рябины к волосам.
Светлана прошлась перед ней из конца в конец дорожки.
— Да ты ешь, ешь, ничего, — говорила старуха. — Она сладкая. Вкусная. У нас тут особенная. Ешь.
Когда наступил жаркий, душистый полдень, Светлана, спрятавшись за кусты, мылась в речке. Рядом шумно возились в воде мальчишки, выплывали вдруг из-за поворота на автомобильной покрышке. Тогда она глубже уходила в свое убежище.
На солнечной воде расходились мыльные круги.
Вымывшись, сидела, блаженно обсыхая, на горячих мостках.
Тяжело ударил часовой колокол. Круглый звук сверкающим колесом прокатился над городом.
Светлана лежала на холме и читала. Взлетала и снова садилась на ногу стрекоза. Пахло землей, сухой травой. И всем этим и солнцем терпко пахла ее кожа. Странное чувство счастья не оставляло ее с утра.
Светлана перевернулась на спину, села и огляделась, прикрыв от солнца глаза.
— Здравствуй, солнце! Ты еще здесь? — сказала она и засмеялась.
По крепостному валу спускался к реке человек. Она его сразу узнала. Все было — как и должно было быть.
Склон холма скрыл его, переходящего речку по мосткам. Минуту спустя он поднялся на холм. На нем были серая рубашка и сандалии на босу ногу. Он улыбался.
— Солнце-то какое! А я нашел вас. — Он смотрел на нее. — Вам идет солнце.
Светлана молчала.
Он опустился на траву.
Они сидели и молчали.
Хорошо было. Хорошо было смотреть на синие луковицы собора в золоченых звездах, на стадо коров, отдыхающее внизу у реки. Стрекоза на ее руке вздрагивала прозрачными крыльями.
Они говорили. О соборе и звездах на синем, о коровах, о крыльях стрекозы. Теперь это были голубые крылья, потому что и стрекоза прилетела вся голубая. Они говорили и ели сладкую рябину.
Подул ветер. Она встала.
— Холодно, — сказала она.