— Никуда ты не уйдешь, дорогуша, — прошипел он, пытаясь справиться с сопротивлением, но брюнетке удалось вырваться, неуклюже выпав из-за стола.
— Какие-то проблемы? — из ниоткуда возник метрдотель, который сопровождал их до столика.
— Да, ко мне пристают, — ответила Эда слабым, но все же голосом, который заглушил одновременный ответ ее компаньона:
— Нет, просто стало плохо.
Метрдотель кивнул, собираясь подать упавшей руку, но его опередил мужчина, буквально сдернувший девушку с пола как куклу.
— Мы пойдем, пожалуй, запишите на мой счет, и…
— Нет! — воскликнула Эда, безуспешно пытаясь вырваться из чужого захвата, но господин Кучка Цифр крепко держал ее за руку. Ей было плевать, что на нее обратили внимание все посетители ресторана, она даже была этому рада — теперь ей хотя бы удастся от этого спастись.
Об унизительном положении она подумает немного позже, когда останется одна и сможет отмыться от грязи.
— Дорогуша, не упрямься, — начал мужчина, притягивая ее к себе, и тут Эда почувствовала мимолетную свободу, когда кто-то сумел выхватить ее из чужих рук и спрятать за широкую спину и стену знакомого женского аромата.
— Уважаемый, а вам не кажется, что девушка настроена крайне негативно? — очень жестко бросил кто-то, чей голос был смутно знаком, но из-за шума в ушах она не до конца осознавала происходящее. Да и ей уже было не важно — благодарно прижавшись лбом к спасителю, она выдохнула.
Да, еще не в безопасности, но хотя бы не одна.
Внезапно накатившая волна слабости сигнализировала о критическом уровне стресса, и Эда поняла, что она близка к потере сознания — треклятая болезнь как всегда была не вовремя. Нехотя оттолкнувшись от чужой спины, девушка попыталась сделать пару шагов к свободному столику, чтобы упасть без серьезных последствий для себя, но не успела, споткнувшись о ковер. Мысленно приготовившись к не очень приятному приземлению, она с облегчением нырнула в мягкие объятия обморока.
И только утром она узнает, что встретиться с полом ей не дали очень знакомые, невероятно надежные и самые сладкие руки на свете.
========== Эпизод 7. Она и сладкое примирение ==========
Голова болела так, словно по ней приложились хорошей чугунной сковородкой тети Айфер, которая не раз спасала одиноко живущих женщин Йылдыз от воришек — завидев воинственно настроенную Эду, они предпочитали убегать в противоположном от дома направлении. Не будем их осуждать: злая девочка-звезда — это и правда страшно, а чугун по лбу — еще и больно. Мошенников ждал не самый большой навар и не самый приятный прием.
Впрочем, как и у Эды сейчас.
Она потерла глаза кулачками, крепко жмурясь. Ну и сон же ей приснился. Причем, она точно не помнила, что именно происходило, но важно ли это, если у нее было стойкое чувство, что он ей не понравится? Вот и она тоже думала, что лучше не стоит трогать этот ворох нестройных обрывков и эпизодов — вдруг зажужжит еще, начнет недовольно кусаться и доставлять всяческие неудобства. А ей и головной боли хватало, если честно.
Чтобы избавиться от липкого ощущения, которое почему-то обволакивало ее тело почти целиком (она было решила, что дело в жаре, но на улице резвился легкий ветерок, да и за ночь она не вспотела, несмотря на кошмар), девушка решила принять душ. Нет ничего лучше обжигающих водяных струй, которые смоют что угодно — болезни, землю из цветочного, проблемы на учебе и депрессивный настрой. Последнее, кстати, утекало в канаву с завидной периодичностью с момента отмены гранта, но не сегодня. Сегодня, переодевшись в свою любимую Футболку Для Самых Грустных, налив кофе в Кружку Для Грустных Дней и укутавшись в тонкий плед, Эда поняла, что плохое состояние никуда не делось. Идти к цветам с таким настроем — дело гиблое. В лучшем случае исколешь себе все пальцы даже о те части, которые по своей природе ранить не могут, в худшем — все заказы завянут еще до момента доставки к клиентам. Скинув тете смс, что сегодня она наконец-то берет выходной, девушка отпила свой напиток и погрузилась в меланхоличное состояние с головой. Какая бы ни была причина, лучше позволить себе настрадаться всласть. Новый день — новая страница, все наладится с первыми лучами солнышка.
Легкий стук в дверь.
— Эда? Вырвалась к тебе сразу же, как смогла. Как ты?
Стойкий аромат бергамота от количества поглощаемого ею Эрл Грея, апельсин и жасмин. В центре — неповторимый запах пионов, в которые все девочки были влюблены еще с детства (и любовь к которым, как казалось Эде, отчасти держала их компанию вместе).
Фифи.
Вместе с глухим хлопком запертой двери в голову хлынули воспоминания вчерашнего вечера. Папочка. Приставания. Опасность. Сильная спина, жесткие и сухие реплики. Обморок. И знакомый женский аромат.
Внезапно комната сузилась до размера почти что молекулы, и на Эду накатил невиданный доселе страх. Казалось, что ее заперли в крохотной клетке без единого оконца, и воздух заканчивался с каждым ее вдохом. Не дышать она не могла — сердце билось так быстро, словно девушка бежала марафон, и дышать приходилось так часто, словно кислород утекал с каждой секундой. Стенки сужались, сужались и поля зрения, она почти ничего не видела. Весь мир состоял из гулких звуков снаружи, громких звуков ее собственного тела, ужаса и страха.
«Кто… кто меня привез? Нет…»
— Эда, дыши! Только не останавливайся, вспомни, как нас учил доктор! Дыши…
Теплый кокон чужих объятий не спасал совершенно. Лицо пересекли горячие дорожки слез, и от них мир помутнел, смазавшись до цветастого пятна без возможности опознавания.
— Дыши, Эда, слышишь? Вдох и выдох, давай. Давай, девочка, ну же, помоги мне… Вдох…
… и выдох.
— Это я, слышишь? Ну же, давай…
Тысячу вечностей спустя Эда обнаружила, что тьма отступила, сердце успокоилось, а сама она не в клетке размером с гусеничные лапки, а в своей комнате — светлой, просторной с огромными окнами, сквозь которые свежий воздух свободно поступал в помещение. Фифи обнимала подругу, немного покачиваясь и поглаживая по голове, словно мать успокаивала своего ребенка. Сравнение заставило девушку шмыгнуть носом и грустно усмехнуться.
— Я в порядке, девочка, — прохрипела Йылдыз, выбираясь из объятий. — Прости, что я так…
— Все в порядке, — подруга улыбается, пожимая плечами. — Это не удивительно, особенно пос…
Видимо что-то в испуганных глазах Эды заставляет Фиген прервать фразу на полуслове.
— Переодевала и мыла тебя я. Не он. Не кто-либо, — сразу пресекла она.
— Слава Аллаху, — выдохнула брюнетка. — Но тогда кто был там? Кто вступился?
Фифи покачала головой. Вздохнула, словно решила набрать побольше воздуха и сказать что-то, а затем снова сдулась, понуро смотря в пол.
— Давай так. Я приготовлю тебе лимонную воду и что-нибудь поесть. Разговор предстоит долгий.
***
Фиген Йылдырым была одновременно дочерью своей матери и занозой в заднице. Первое выражалось в очень твердом характере, под описание которого подходили абсолютно любые качества, связанные твердостью духа, второе же — то, с какой настойчивостью и пофигизмом девушка посылала желания и амбиции своей родительницы касательно себя куда-то очень далеко, почти в сторону Пекина, но пешком и с заходом в Австралию. Проще говоря, отношения у них были так себе — критиковались ее волосы, критиковался ее макияж, критиковались ее друзья и увлечения. Да что уж там, критиковалось даже то, как она добиралась до университета или работы. Причем госпоже Йылдырым было в общем-то без разницы, едет ее дочь на автобусе, на машине, с водителем или вообще на велосипеде.
Собственно, сладкие отношения в жизни девушки появились после очередной крупной ссоры. Этот жест, помимо официальной версии а-ля «Я ищу рабочие контакты» был еще своего рода протестом против желания матери выдать дочку замуж выгодно для укрепления семейного бизнеса. Правда госпожа Йылдырым никогда не была особо избирательна в словах, поэтому для обслуги дома, например, не было ничего удивительного в том, что некоторые из выражений младшая госпожа извращала и выворачивала на свой лад. Так, на хлесткий комментарий матери, что у ее дочери и отношений никаких не будет с таким отношением в жизни, Фиген пожала плечами и зарегистрировалась на ресурсе, который предлагал ей проводить вечера в компании симпатичных (и не очень), обеспеченных (и не слишком) мужчин. На репутации семьи это никак не сказалось, само собой, но мать махнула рукой на «паршивую овцу» и закрыла глаза на ее поведение. А Фифи… просто приспособилась. И стала искренне надеяться, что их временное перемирие не грозит появлением какого-нибудь младшенького.