Джек то и дело поглядывал то на Марко, то на Саймона. Не так, как если бы он боялся, что они отберут у него еду, но по его взгляду было ясно, что он явно чувствует себя неуютно в их присутствии. На леди Уоррик Джек почему-то не смотрел. Ева пыталась понять, почему Далтон не может начать есть, как бы ему этого ни хотелось. И наконец ее осенило. Она толкнула ногой Марко и показала глазами на Далтона, потом снова посмотрела на Марко и незаметно кивнула на дверь.
Марко приподнял бровь, словно спрашивая: «Ты уверена?»
Ева жестом ответила «да». Марко, пожав плечами, встал и выразительно посмотрел на Саймона. Еще один молчаливый обмен взглядами. Далтон наблюдал за ними, но ничего не говорил. Наконец Саймон смягчился и тоже встал. Он вышел из купе, оставив дверь открытой. Уходя, Саймон бросил на Еву многозначительный взгляд.
Бедный Саймон! Он был воспитан в представлениях, что женщины – создания нежные, хрупкие, их надо ограждать от напастей и обращаться с ними как с фарфоровыми безделушками. И хотя жизнь на множестве примеров показала ему, что это не так, он все еще сопротивлялся.
Далтон посмотрел на Еву.
– Откуда вы знаете?
– Я читала про порядки в тюрьмах. Перед тем как мы…
– Выманили меня, чтобы я сбежал.
Это было правдой, и Ева не испытывала ни малейшего смущения.
– Если «Немезида» собиралась нанять вас на работу, нам нужно было получить представление о том, где вы были, как жили. – Она посмотрела на все еще завернутый пирожок в руке Далтона. – Заключенные едят в одиночку в своих камерах.
С тех пор когда Джек последний раз ел в присутствии другого человека, прошло пять лет. И на то, чтобы избавиться от этой привычки, нескольких часов недостаточно.
– Но оставить вас одного я не могу, – сказала она.
Он мог попытаться сбежать.
Далтон покачал головой:
– Женщина – это другое дело.
Леди Уоррик не смогла сдержать улыбку.
– Я на это надеюсь.
Джек медленно развернул пирожок – так, как разворачивают забытое сокровище. Его пальцы замерли. Не поднимая взгляда, он пробормотал:
– Спасибо.
Всего одно слово, да и то сказанное с неохотой, но сердце Евы резко сжалось. Она попыталась подавить сантименты, ведь у нее есть работа, которую нужно выполнить, и она выполнит ее хорошо, как всегда. Но все же простая, безыскусная благодарность Джека ее тронула. Работа с Далтоном обещала стать намного трудней, чем она представляла.
Он поднес пирожок ко рту и собрался откусить, но потом бросил быстрый взгляд на Еву. Она намеренно отвернулась и стала смотреть в окно. Но снаружи было темно, и яркий свет в купе превращал окно почти в зеркало. Ева видела, как Далтон принялся за свою первую после побега из тюрьмы трапезу. Откусив один раз, он закрыл глаза, и в его груди родился стон глубокого чувственного наслаждения. Ева неожиданно для себя почувствовала, как в ее животе разливается тепло и сосредотачивается между бедер. Если бы она не видела, что Далтон ест, то подумала бы, что он охвачен возбуждением. В оконном стекле отразилось озабоченное лицо Саймона – он заглянул в открытую дверь купе. И не удивительно. Вероятно, и он, и Марко подумали, что Далтон повалил ее на сиденье и компенсирует пять лет вынужденного воздержания. Но нет, Далтон всего лишь ел. Саймон снова ушел, и Ева чуть было не присоединилась к нему. Однако она не могла двинуться с места, не могла отвести взгляд от Далтона, ее пульс бился так, что его удары отдавались во всем теле. Ева ожидала, что бывший заключенный жадно набросится на пищу, однако Джек ел не спеша, аккуратно отламывая кусочки теста, и медленно облизывал пальцы. Глядя на его язык и губы, Ева невольно представляла, как они касаются ее тела, и ничего не могла с этим поделать.
Черт бы его побрал, ну почему он не может вести себя только как животное? Ну почему в нем открывается неожиданная глубина чувственности? Как ей с ним управляться, когда он перестал соответствовать ее установившимся представлениям?
Как бы медленно Далтон ни ел, все-таки это был всего лишь один пирожок с бараниной, и он с явным сожалением его прикончил. До того как Джек успел лизнуть бумагу, Ева сказала: