– А-а, я люблю-ууу, – подвывает Оля.
– Ну и хорошо, – тётя Катя смущается, что наговорила лишнего, – люби, милая, люби. – Она берёт Олину безвольную ладошку в свои ухоженные руки, – ты сейчас подумай о здоровье, тихо-спокойно долечись. А потом всё хорошо будет. И ребёночка потом родишь, самого лучшего, когда время придёт.
Оля заворожено смотрит на яркий маникюр, безоговорочно ему доверяя.
Вита, пропустив мимо ушей откровения, вытаскивает из тумбочки шоколадку и выходит вслед за Катериной. Конечно же, только застёгнутая пуговка помешала спуску подарка по привычной трассе.
– Ну, всё, пока! Схожу домой, помоюсь хоть по-нормальному, а то у вас тоскливо! – Витка всё-таки заколола кудри и даже накрасила ресницы и губы. Катерина Ивановна усердно заполняет книгу регистраций и не смотрит, как Витка проскальзывает в дверь, ведущую на волю. С улицы слышим громкие указания, когда открыть окошко, чтобы запустить её обратно.
Девочки завидуще вздыхают. Строители социализма и этой больницы были уверены, что советским женщинам необязательно мыться. Даже Тамаре не делают поблажек и не отпускают домой. И она, неинтеллигентно чертыхаясь, поливается из чайника.
Солнце летнего вечера не смогло развеять грусть в палате. Оля отвернулась к стенке, как вчерашняя девочка Маша. Не выходит к растерянному жениху, который напрасно стучит в окошко. Завтра ей будут делать операцию. Обида мучает: почему она одна должна отдуваться? Почему вдруг таинственная Природа, по словам тёти Кати, передумала? Оле страшно, просто страшно, она всё ещё шепчет: «Как так?»
Оставаться в палате тяжело, но и за дверью подстерегает всё тот же вопрос. Он висит в воздухе, зарёванный поколениями женщин. Он ползёт по коридорам, наваливается в процедурных кабинетах. Почему кто-то «залетает» в лёгкую, а кто-то – никак. Почему кто-то рожает, как блины печёт, а кто-то сохраняет, да сохранить не может. Почему кто-то на аборты ходит, как на работу. А кто-то и не хочет, а приходится? Как так?
Стук в окно отрывает от дел. Да какие там дела. Мы просто молчим, стараясь не искать ответов. Тамара читает книгу, я пью чай. Уже час в нашей палате тихо. Как гусеницы, пережёвываем и пережёвываем обрывки чужих разговоров, свои и чужие страдания. Новые сомнения наматываются на старые переживания, нет сил и желания вылезать из этого кокона.
Снова стук.
«Пусть он валит отсюда», – совсем не по-влюблённому шепчет Олечка, накрываясь одеялом с головой. Мы с Тамарой встаём, хоть какое-то дело. В окно стучит мужская рука. Но это не к нам, и не к Оле. Незнакомый мужчина, высокий, улыбается и машет, жестами показывая куда-то в сторону. Как будто зовёт? Куда можно звать дам из нашего заведения и зачем? Этот вопрос даже Олю поднимает с кровати. Настойчивый кивок в сторону ничего не дает любопытству. «Откройте окно!» Мне, как самой мобильной пациентке, приходится лезть на подоконник и открывать форточку. «Нет! – смеётся мужчина, отводя взгляд от моих коленок, – Виточке окно откройте».
Ах, точно! Забыли впустить «Виточку» обратно из самоволки. Мы все, не сговариваясь, бежим в коридор, затаскиваем нарушительницу вместе с сумками. Катерина Ивановна, конечно, не может не слышать визг старых рам. Она выходит и грозит Витке: «Я тебе сказала! Иди через дверь. Что ты скачешь, как коза?» Но «коза» с сияющими глазами только хохочет: «Мне так удобнее, тёть Кать!» И скорее прячется в палату.
Все мы просто из себя вылезаем от любопытства, но объяснение затягивается, потому что Вита, решив взять реванш, воркует и воркует с парнем через стекло. Он сдержанно хмыкает и отворачивается. Но не уходит. А Витка раскраснелась, хохочет, рисует ему сердечки на стекле и посылает поцелуйчики.
Мимо палаты потянулись Виткины подружки из отделения. Раньше мы судили по количеству добытых угощений, теперь можно взглянуть живьём. Хотят посмотреть, кого подцепила необразованная хулиганка. К тому же немытая и беременная неизвестно от кого.
Событие будоражит больничное население, вздрогнувшее от несправедливости. Они бубнят друг другу примерно в таком духе: «Сколько красавиц влачат одинокое существование? Потому что нет, ну, нет нормальных мужиков! Ведь и накрасятся, и оденутся, и по местам приличным ходят, по свадьбам, а никак не познакомятся. Да хоть с каким уже, если честно, более-менее достойный. А эта!»
Витка игнорирует недоумение, зависть или презрение случайных товарок, она занята. Решила «добить» кавалера и переодеться в халатик, прямо на его глазах. Он смущается и показывает на часы. Витка хохочет, нисколько не огорчившись, машет рукой, провожая. И быстро, обвязав пояском квадратную фигурку, хватает сумки.