Потому что славный рыцарь обладает буйным нравом.
И, ежели Лайм способен легко перенести хамство черни, при случае маленько отделав ту простой палкой, то оскорбления от господ с низкими душонками наш Лайм смывает кровью, пущенной при помощи меча и кинжала.
Учитывая, что господин Лайм умудрился пережить, как бают, шесть десятков дуэлей и дожить до тридцати лет, выходит, что оскорбления и несправедливости он привык смывать с крепкой памяти, как правило, чужой кровью.
Трактирщик Сонтэл по-своему привязан к господину Лайму. Так привязан плющ к могучему дубу – восхищением гибкого Приспособленца пред могучей стойкостью Непоколебимого.
В силу врожденных свойств души и под гнетом обстоятельств, мы не всегда способны подражать тому, что считаем Идеалом. Но хотя бы втайне своего сердца преклоняться перед Идеалом нам никто не запретит!
Потому-то Сонтэл и устроил ночлег для барышни Эжжи в покоях, смежных с комнатой честного рыцаря Лайма. Если случится скандал – банкиру попросту выпустят кишки!
Потому-то Сонтэл, – обнаружив, благодаря шумихе, поднятой барышней-конепоклонницей, что вороной рыцаря тоже остался без ухода, – собственноручно почистил и угостил славного кареглазика, с которым, как и с рыцарем, трактирщик знаком уже добрые шесть лет...
XXVI.
Жирный делец с романтичным сердцем и корыстным умом сопит в крохотной комнатке на втором этаже трактира.
Ему снится сладкое: дверь отворяется и входит красотка Эжжи!
Серебряный лунный луч, текущий в окошко, просвечивает насквозь розовый пеньюарчик. Поверх кружевной сорочки – шелковая накидка с короткими рукавами, подхваченная тонким пояском. Мягкие тапочки – на обнаженных длинных ногах.
Бело-розовое лицо гостьи обрамляют пышные черные волосы. Глаза – цвета кофе, разбавленного самой чуточкой молока, – томные глаза Эжжи обещают дельцу-романтику несказанно прекрасную ночку.
– Сгораю от страсти, сударь!.. – шепчет виденье, бесшумно приближаясь к постели.
Сарк Мэлт откидывает одеяло, обнажая пухлые складочки живота и ляжек. Упитанная колбаска привстает в ожидании.
– Какой восхитительный поросеночек! – щебечет видение.
Тонкие ручки Эжжи медленно развязывают поясок – банкир ерзает от нетерпения.
Приподняв подол сорочки, красотка забирается на неширокое ложе.
Делец неподвижно лежит на спине и сопит в предвкушении блаженства.
Эжжи встает на колени над кабаньей тушкой. Прилаживается половчее, устраивая маленькие круглые колени так, чтобы пухлые банкирские бедра оказались меж ними.
Счастье, что у красотки очень длинные ноги – иначе бедра дельца-обжоры ей бы не обхватить!
Сластолюбец тянет к грудкам Эжжи пухлые лапы. Захапав по грудке в каждую руку, он стонет, чувствуя, как влажная плоть насаживается на его любимую колбаску.
– Как! Приятно! Ощущать! Крупный! Размер! – восхищается видение.
Делец старательно пыхтит, хотя основные усилия по утолению сладострастья приходятся на долю Эжжи.
Зажимая лоном сочную колбаску, девушка встряхивает ее, попрыгивая над пузом любовника.
Банкир стонет...
Идущий к себе, мимо двери банкира, пьяный конюх, которого хозяин-трактирщик только что высек за прогул и недосмотр, тормозит у двери, с недоумением прислушивается и бормочет:
– Вот ведь, повезло кому-то с бабой! А моя Мэлка так мне нынче и не дала! Голова у ней, вишь, болела! Сучья дочка!..
XXVII.
Дремлет Ант в окружении старых знакомых и чужаков, с которыми знакомиться конь Эжжи не пожелал.
Видится Анту летний жаркий денек. Всюду – сочная травка. А он – молоденький еще жеребенок! – кружит по лугу.
А на земле, на белой тряпице сидит любимая хозяйка. И заливисто смеется.
И Анту – хорошо-хорошо, радостно и привольно!
И никто ему пока что не нужен, кроме хозяйки. Ее добрых рук, подносящих ему черный хлеб, густо покрытый солью. Ее фиалковых глаз, озаряющих жизнь Анта неизменной любовью. Ее пахнущих травами волос, которые немного похожи на гриву – но гораздо нежнее и мягче.
Ты нужна мне – как ветер! – Эжжи! Мы – лучшие в мире друзья!
Пусть у меня будет много настоящих лошадок, а у тебя – двуногих жеребцов, никому нас не разлучить!
Ант фыркает на снящихся мушек...
А вороной конь, вздыхая в дальнем стойле, блестит бессонно добрыми карими глазами...