— Емельяныч давеча утром занес: баушка твоя ножи направлять отдавала.
Аня молчала и ждала, что Клавдея спросит про утреннюю прогулку. Но Клавдея была баба скромная. Сделала вид, что и не заметила порожней «кубанской» под лавочкой. Все еще почитая себя должницей за дорожку и эмалированное ведро, подаренное Аней, предложила:
— Давай картошку-то в подполье опустим. Когда еще продастся.
Аня покачала головой: не до картошки, мол. Тогда Клавдея вытрясла порожние кули и разложила их по сеням, чтобы сохли. Провожая ее на крыльцо, Аня вдруг попросила:
— Клаша, ты узнай при случае… Сот за шесть я бы все-таки дом отдала. Куда мне одной?.. Я ведь работаю, квартира у меня.
«Неужели ни о чем не догадывается?.. — думала она, поисматриваясь к Клавдее. — Ведь на мне прямо написано, что я с мужиком была… А дом продам. Нужна я ему, Тихону этому, так и без дома сойду».
3
Лежа одна в потемках избы, Аня постаралась вспомнить, что же она сегодня Тихону в пылу доверия про себя выговорила. Честно призналась, что семейная жизнь у нее сложилась не гладко. Кое-что она, понятно, утаила, кое-что прибавила в свою пользу. Может быть, Тихон и не очень поверил. А может, ему и вообще-то наплевать?..
Аня лежала в избе, где пахло пылью от картофельных кулей, попорченным луком. И немного еще табачным дымом — это осталось после Тихона. Лежала и все вспоминала…
Из деревни она в первый раз уехала в сорок седьмом году. Мать не очень охотно отпускала ее от себя, совсем молоденькую и красивенькую, — опасалась. Но был и резон: девчонка росла балованная, еле-еле из шестого в седьмой перевалила. Пришлось бы в поле овес вязать или на лесозаготовку — волком бы взвыла, потому что без привычки. В городе все-таки работа полегче. А обуть-одеть на первый случай есть что: одна дочь у матери.
Аня приехала к родне в старое Кунцево, с большими трудами прописалась и устроилась там же, в Кунцеве, на трикотажную фабрику мотальщицей. Как раз кончились карточки, можно было купить сколько хочешь черного и белого хлеба. Но черного Аня и дома вдоволь видела, а тут, дорвавшись до подмосковных булок и саек, не знала удержу. Хлеб ей шел не в толщину, а в силу и в румянец. Девчонка еще больше похорошела и теперь даже в зеркало редко заглядывала — так была уверена в себе. Из Нюрки она быстро сделалась Аней и захороводила всех ребят в округе. Ухаживали за ней и женатые, и пожилые, рабочие и мастера, влюбился даже механик. Но Анино поведение строго контролировалось кунцевской родней, и хотя ее голова кругом шла от успехов, но она твердо продержалась до совершеннолетия. Работала Аня старательно, зарабатывала для девчонки много, накупила себе обнов и, боясь, чтобы их в общежитии не расхитили, держала у тетки. Туда же и бегала каждый день после смены, чтобы переодеться для кино или концерта.
— Главное, от солдат держись подальше, — предупреждала тетка. — С солдата потом не спросишь.
В этом Аня с теткой согласиться не могла: как раз солдаты и были самыми приличными ухажерами. У них, правда, не было денег, но уж если назначить солдату встречу на восемь вечера, то без пяти он будет стоять где-нибудь под часами, ковырять асфальт своим кирзовым сапогом и краснеть в волнении от ожидания. Для солдата встреча с девчонкой — праздник, а гражданский парень опоздает на пол часа, да еще и ломается: «Зря я на футбол не пошел!..» И все-таки не солдату суждено было стать на Анином жизненном пути.
Весной сорок девятого года она познакомилась со студентом-медиком Мариком Шубкиным. У его родителей была в Кунцеве большая старая дача с полуразрушенной террасой и беседкой в саду. Сам Шубкин, профессор-терапевт, уже ходил с палочкой, супруга его была помоложе, но все равно показалась Ане старухой. Марик был их единственное запоздалое дитя.
Знакомство произошло как в песне — у колодца. В неисправности была уличная водоразборная колонка, и соседи с ведрами устремились в сад к Шубкиным, где сохранился единственный, уже очень запущенный колодец. Туда же тетка послала за водой и Аню.
— Можно у вас ведерочко набрать? — спросила Аня у студента, который сидел в ветхой беседке с учебником на коленях. — А то у нас ни водиночки в доме.
Эта «водиночка», сказанная через приятное «о», выдала в Ане уроженку северных мест. Она тогда еще заметно окала, потом в себе это совершенно преодолела, чтобы кто-нибудь, не дай Бог, не узнал, что она из глухой деревни. Но сейчас именно эта «водиночка» чем-то пленила заучившегося студента. Он положил свою книжку и подошел, чтобы помочь Ане управиться с цепью и воротком.
— Что вы, я и сама достану, — бойко сказала Аня. — А то вы еще обольетеся.