Любая автобиография — версия. Серьезное описание своей жизни — серьезное отношение к версии, выстроенной обычно в соответствии с итогом.
Попытка рассказать историю своего «я» — и почти неизбежная оглядка «на» (родителей, детей, общественное мнение). Чтобы спастись от оглядки, повествование ведут в третьем лице. Не я росла в мрачной, лекарствами пахнущей, доктором П. занимаемой квартире, а Туся Попова, или Анна Ивановна Шелест, или «мать Коли». Переводишь огонь-рассказ на только что вылепленную, раз-два в сорок лет на свет появившуюся женщину и отдаешь ей и свою няню, и дождь в лесу, и свирепого человека Нанашкина. Посмеиваясь, переселяешь ее в Москву или в Киев и со странным чувством злорадства и горечи начинаешь в подробностях описывать собственную историю, рыдать, выворачиваться наизнанку, откровенничать. Но почти сразу выясняется, что как раз откровенничать-то и не удается, и раз уж ты «про нее» начала, то взять вдруг и перейти на себя невозможно: эпизоды из подлинной (?) жизни среди декораций рассказываемой истории выглядят неосторожно поставленными на юбку пятнами или старательно пришитыми (дыры скрывающими) заплатками.
Иногда кажется, что легче рассказать не свою жизнь, а чужую. Но на примере великих отчетливо видно: и это не так. С каким интересом встречаем мы каждую новую попытку биографии Лермонтова или Цветаевой, и как, увы, точно знаем, что это будет опять только версия.
Ахматова, прослушав этот куплетец, принесенный из школы кем-то из мальчиков Ардовых, кивнула царственно: «Очень похоже на мои стихи».
Всем нам дано, попав в сомнительную ситуацию, самим решить, где очутиться: в разухабистой частушке или в накале поэтических страстей.
Как говорила другая поэтесса, жившая много раньше Ахматовой и на другом конце света:
Плен — это сознанье.
Свобода — тоже.
Возможна версия: я дочь дворового и барышни. Барышня так и осталась барышней.
Ни первый брак не помог, ни второй. Барыней была ее мать, густобровая, черноволосая, с крепкой мужской рукой и твердой походкой. Терзаясь лютым одиночеством, Бабушка-Барыня приблизила меня и объявила своей любимицей.
По сути же я была чем-то вроде болонки. Если случалось нашкодничать, тяжелая длань хозяйки швыряла меня за дверь, и я должна была, скуля, на брюхе ползти обратно.
Как все-таки это назвать? Только так, как оно ощущается. А именно: (оторвалась на полчаса ради кухонной раковины — и вот забыла; вспомнится ли?)
— Незачем попусту тратить время. Нужно работать.
С каждым годом слово «работа» вызывает все большую ненависть. Созидание — это понятно, служба — тоже. Но что такое обожествляемая Работа, которой мы жертвуем жизнью и которая чьей-то властью дает индульгенцию даже от самых тяжких грехов?
Продать душу дьяволу. А дьявол кто: не работа ли?
Признать, что время, в которое ты жил, чудовищно, — значит признать, что тебе крупно не повезло и ты прожил свою жизнь хуже, чем какие-то другие, которым посчастливилось родиться чуть раньше или — скрежет зубовный — дано будет родиться чуть позже. Осознавать, что тебе беспричинно что-то недодано, это для большинства — нож острый. Поэтому человек, ненавидящий собственную жену, находит огромное утешение в том, что счастливых браков, если вглядеться, вообще не бывает. Тот, кто живет в тесноте, обычно втолковывает сочувствующим, что ничего другого ему и даром не надо. («В сотый раз повторяю: нас только двое, дети то в школе, то гуляют, да и мы целый день на работе».)
— Кто ты? Кто ты? Кто ты?
— Отстаньте! А впрочем, ладно, отвечу. Я Божье создание, слабое существо, дрянь… трусиха (долгая пауза)… Но нет, подождите, я хочу сказать, просто не знаю, как это назвать. Забавно, в моем лексиконе нет слов для автоназвания. Или вообще в лексиконе нет таких слов? Поэтому и появляется литература. Чтобы хоть как-то ответить на вопрос «кто я», приходится написать «Мадам Бовари». Прошу прощения, что снова опираюсь на великих. На то они и великие: вечно лезут в глаза.
Долгие годы я жила с ощущением: раз у меня позади ни дня молодости, значит, она впереди.
Чувствуя это, я пристально вглядывалась во все дорожные указатели, уверенная, что возле какой-то едва заметной, вбок уходящей тропинки стоит табличка: «Молодость — 1,5 км».