— Ты получишь свои деньги назад. Мы можем послать телеграмму в Лондон…
— Придется ехать в Сан-Антонио, чтобы послать телеграмму.
— Да, правильно. Как ты считаешь, сколько дней на нее уйдет?
Рудольфо неопределенно пожал плечами:
— Два-три дня. Может, неделя. Это не важно. Ради шестисот песет я могу подождать и неделю.
— Ты хороший человек, Рудольфо.
— Но я умею сердиться. Ты знаешь, что я умею сердиться.
— Все равно ты хороший человек.
Кофе принесла Росита — нечаянный источник всех неприятностей. Джордж смотрел, как она ставила крошечные чашки, и говорил себе, что по уши погряз в обмане. И еще он понял, с небольшим замиранием сердца, что уже незачем просить Рудольфо о еще одном одолжении. Если Селина должна оставаться дочерью Джорджа, то не было никакого смысла в том, чтобы ей перебираться в гостиницу в Кала-Фуэрте.
Селину разбудила Перл. Она всю ночь прогуляла, устала от охоты, и ей нужно было мягкое местечко, чтобы поспать. Она вошла в «Каза Барко» через террасу, легко вскарабкалась по лестнице на галерею и почти беззвучно запрыгнула на кровать. Селина открыла глаза и посмотрела прямо в белую усатую морду Перл. Глаза у Перл были зеленые, как нефрит, темные зрачки от удовольствия сузились. Она немного собрала простыни, устраивая себе гнездышко, а затем устроила свое пушистое тельце в изгибе тела Селины и заснула.
Селина повернулась на другой бок и туг же заснула.
Во второй раз ее разбудили намного грубее:
— Давайте же, пора вставать. Одиннадцать часов. Ну, давайте же.
Ее потрясли, и когда она открыла глаза, на краю кровати сидел Джордж Дайер.
— Пора просыпаться, — снова сказал он.
— М-м-м?
Кошка все еще лежала на ней, восхитительно тяжелая и теплая. Когда она смогла сфокусировать взгляд, Джордж показался громадным. На нем была голубая хлопчатобумажная рубашка, и он так мрачно смотрел на нее, что у Селины замерло сердце.
— Пора просыпаться.
— Который час?
— Я уже сказал. Почти одиннадцать. Мне надо с вами поговорить.
— А-а. — Она приподнялась и поискала подушки, которые куда-то исчезли. Джордж наклонился, поднял их с пола и положил ей за спину.
— Теперь послушайте, — сказал он. — Я виделся с Рудольфо…
— Он все еще сердится?
— Нет, не сердится. Уже нет. Видите ли, Рудольфо, а значит, и вся деревня, считают, что вы и впрямь моя дочь. Вы ведь знаете, почему они так думают, да? Потому что ваш таксист-пьяница, черт бы его побрал, так им сказал.
— Ох, — пробормотала Селина.
— Да. Ох. Вы говорили таксисту, что я ваш отец?
— Да, — призналась она.
— Ради всего святого, почему?
— Мне пришлось, чтобы он привез меня сюда. Я сказала: «Мой отец заплатит за проезд», и только так смогла его уговорить.
— Вы не имели права так делать. Втягивать невинного человека…
— Вас?
— Да, меня. Я теперь увяз по самую макушку.
— Мне и в голову не могло прийти, что он расскажет всей деревне.
— Он и не рассказывал. Он рассказал Росите, девушке, что работает в баре Рудольфо. А Росита рассказала Томеу. А Томеу рассказал матери. А Мария — официальная радиостанция этой части острова.
— Понятно, — сказала Селина. — Простите. Но разве мы не можем рассказать им правду?
— Не теперь.
— Почему не теперь?
— Потому что у людей здесь… — он осторожно подбирал слова, — очень строгие моральные принципы.
— Тогда почему же вы оставили меня вчера на ночь?
Он вышел из себя:
— Из-за грозы. Из-за ссоры с Рудольфо. Потому что другого выхода не было.
— И вы сказали, что я ваша дочь?
— Я не сказал, что вы не моя дочь.
— Но вы слишком молоды. Мы уже вчера это обсуждали.
— Никто об этом не знает.
— Но это неправда.
— Это было неправдой и тогда, когда вы говорили таксисту.
— Да, но я не знала, что это неправда!
— А я знаю. Все? Что ж, прошу прощения, если оскорбил ваши принципы, но эти люди — мои друзья, и я не хочу их разочаровывать. Не то чтобы они питают много иллюзий в отношении меня, но они по крайней мере не считают меня лжецом. — Она по-прежнему выглядела обеспокоенной, поэтому он сменил тему: — Теперь, что касается денег. Вы говорите, что мы можем послать телеграмму в ваш банк…
— Да.
— Но не из Кала-Фуэрте. Нам придется поехать в Сан-Антонио, чтобы послать телеграмму. Мы можем послать ее прямо в банк или — это мне пришло в голову по дороге домой — можем связаться с вашим адвокатом…
— Ах, нет, — сказала Селина с такой горячностью, что Джордж с удивлением поднял брови.
— Почему — нет?
— Давайте просто пошлем телеграмму в банк.
— Но ваш адвокат может прислать сюда деньги гораздо быстрее.
— Я не хочу посылать телеграмму Родни.
— Он вам не нравится?
— Не в этом дело. А в том, что… в общем, он считал просто безумием, что я отправляюсь разыскивать отца.
— Судя по тому, как все обернулось, он был не так уж и не прав.
— Я не хочу, чтобы он знал, какое я потерпела фиаско. Постарайтесь меня понять.
— Ну конечно, я понимаю, но если таким образом деньги могут прийти быстрее… — Ее лицо по-прежнему выражало упрямство, и Джордж, вдруг почувствовав, что сыт всем этим по горло, оставил попытки уговорить ее. — Ну хорошо. Деньги ваши, и время ваше. И репутация тоже ваша.
Селина проигнорировала его:
— Вы хотите ехать в Сан-Антонио сегодня?
— Как только вы встанете и оденетесь. Вы голодны?
— Не очень.
— Как насчет чашечки кофе?
— Ну, если есть. |
— Сейчас приготовлю.
Он спустился до середины лестницы, когда она окликнула его:
— Мистер Дайер…
Он повернулся, ей была видна только его верхняя часть.
— Мне нечего надеть.
— Я поговорю с Хуанитой.
Он нашел служанку на террасе, где она гладила белье, и шнур от утюга исчезал в открытом окне.
— Хуанита!
— Сеньор?
— Вещи сеньориты? Они готовы?
— Si, сеньор. — Она широко улыбалась, довольная своей сноровкой, и вручила ему кипу аккуратно сложенного белья. Он поблагодарил ее и пошел в дом, а Селина как раз спускалась с галереи. Все еще одетая в его пижаму, она выглядела взъерошенной и сонной. Он сказал:
— Вот, — и передал ей белье.
— Ах, как замечательно!
— Просто одна из услуг в этой гостинице.
— Как она быстро… я и подумать не могла… — Слова замерли у нее на губах.
Джордж нахмурился. С верха кипы одежды Селина достала свое платье. Или, вернее, то, что от него осталось. Хуанита стирала отличную английскую шерсть так же, как и все остальное белье; в горячей воде, жестким мылом. Селина держала платье в вытянутой руке. Оно могло налезть разве что на маленькую шестилетнюю девочку, и единственное, что делало его вообще узнаваемым, был шелковый ярлык у воротника с меткой фирмы «Фортнам энд Мейсон».
Последовало долгое молчание. Потом Джордж сказал:
— Маленькое коричневое платьице.
— Она его выстирала! Зачем нужно было его стирать? Его не требовалось стирать, оно просто вымокло…
— Если кто-то и виноват, то только я. Я сказал Хуаните постирать его, а если я говорю Хуаните что-то сделать, она непременно это сделает. — Он начал смеяться.
— По-моему, в этом нет ничего смешного. Вам хорошо смеяться, но что же я надену?
— А что еще остается делать, как не смеяться?
— Я могу заплакать.
— Не поможет.
— Не могу же я целый день ходить в пижаме.
— Почему бы и нет? Вы в ней очень хорошо смотритесь.
— Я не могу ехать в Сан-Антонио в пижаме.
Все еще веселясь, но пытаясь быть разумным, Джордж почесал в затылке.
— А как насчет пальто?
— Я умру от жары в пальто. Ох, ну почему все эти ужасные, ужасные несчастья должны были произойти?
Он попытался утешить ее:
— Послушайте…