Стоун сделал ещё один шаг навстречу ему.
— Ты не получил то, что хотел. И таков твой ответ.
— Мне нужно всё прекратить, прежде чем ей снова будет больно, — защищается Джаспер.
Глаза Стоуна сузились, его челюсти сжались и перекатились, когда он неровно вдохнул через нос.
Джаспер преподнёс это хуже, чем просто плохо. Не то чтобы у его действий могли быть положительные последствия. Но мне нужно подать голос. Может, я смогу спросить о мальчике. Мне нужно перевести внимание на себя, но я застыла.
— Я говорю о годах дружбы. Ты был моей семьёй, Джаспер. И это… это… — Он указал на фотографии в моих руках. — Вот так? Так ты захотел разрушить нас?
Джаспер не спешит с ответом. Это не имеет значения, потому что я не могу отвести глаз от Стоуна. Всё, что я могу видеть, это боль, поднимающуюся сквозь злость, пока Стоун угрожающе смотрит на Джаспера.
— Ты собирался рассказать ей? Нет, не собирался. Ты собирался причинить ей боль точно так же, как это сделала моя мать. Она этого не заслужила. Это то, как я её защищаю.
— Нет, Джаспер. Это то, как ты мстишь, словно испорченный ребёнок, которым ты и являешься, — прорычал Стоун с отвращением. — Уходи. Уходи, прежде чем я вышвырну твою сраную задницу в окно.
Я не ожидала, что Джаспер уйдёт. Моё тело напряглось так сильно, как только могло, готовясь к первому удару. Но Джаспер отступил. Он отвернулся от Стоуна, но остановился в проходе перед ступеньками.
— Теперь она знает. Это то, что имеет значение. — Он потерял своё самодовольное возмущение.
— Убирайся! — от голоса Стоуна сотряслись окна.
Наконец, я смогла оторвать взгляд от Стоуна, чтобы увидеть, как Джаспер отступает. Я всё ещё держу фотографии в своей руке. Ступив на верхнюю ступеньку, Джаспер обернулся ко мне:
— У тебя есть мой номер.
Стоун развернулся и сделал выпад в сторону Джаспера, но я схватила его руку, чтобы остановить его.
— Не надо, — наконец, я смогла вымолвить хоть что-то. — Дело не в нём.
Дело не в Джаспере. Стоун чувствует себя преданным. Хотя я должна чувствовать то же самое, моё сердце болит за него. Стоун не тот, кто рассказал мне секреты Ван Алленов. Он был тем, кто исправил ложь. Действия Джаспера были другими. Он выбрал причинить боль Стоуну. Он стремился к тому, чтобы сделать ему больно. У Стоуна не было настоящей семьи, и он только что потерял доверие к единственному её подобию, о котором заботился.
Когда Стоун поворачивается ко мне, он выглядит побеждённым. Ярость исчезла, и её заменила печаль. Он выглядит опустошённым. Мне хочется обнять его. Успокоить. Но фотографии в моей руке не исчезли. Правда, скрывающаяся за тем, что я держу, всё ещё висит между нами.
— Он твой? — спросила я. Ожидание невозможно. Так же сильно, как моя душа болит за Стоуна, мне нужны объяснения. Чтобы убедить меня, что он не был бессердечным человеком, позволившим мужчине, который плохо обращался с ним, когда он был ребёнком, воспитывать своего сына.
— Его мать была нашей домработницей. Мне было пятнадцать, когда отец нанял её. Она была молода, всегда носила короткие юбки и обтягивающие топы. Она соблазнила меня и научила всему, что касается секса. То, что происходило между нами, не было любовью. Это было чистой похотью. Она успешно заманила моего отца в ловушку и вышла за него замуж в то же время, когда мы занимались сексом. Я заставил её прекратить приходить ко мне, когда они поженились. Через месяц после их свадьбы началась утренняя тошнота.
Он замолчал. Он потерялся в своих мыслях, взгляд напряжён. Складка, появившаяся у него на лбу, является результатом враждебной гримасы на его лице.
Я ничего не сказала. Не в состоянии двинуться с места, где стою, я просто жду.
— Мой отец бил меня, с тех пор как мне исполнилось пять и пока я не стал возвышаться над ним в возрасте шестнадцати лет. Я не имею в виду ремень. Когда я был маленьким, он швырял меня на землю за волосы и пинал. Прижимал к стене, держа за горло, пока я не синел. Кидал мне слова, которые ни один отец не должен говорить сыну. Я ломал несколько костей, но выжил. Пока я рос, он избивал меня кулаками. Но не становился менее вспыльчивым. Я вырос, и он стал реже использовать силу. Мне стало сложнее навредить, — он замолчал и глубоко вздохнул, поднимая голову. Выражение его лица не показывает никаких эмоций. Оно — пустая дыра, и это сломало меня. — Когда моя мачеха сказала мне, что беременна, я подумал, что моя жизнь кончена. В мире моего отца всё принадлежит ему. Он всегда получает то, что хочет. Если кто-то пытается отнять у него что-либо, его жестокости нет придела. Когда он узнал бы, что его сын спал с его женой ещё до него, мой статус перешёл бы от сына, над которым от издевался, к угрозе. Словно в каком-то хреновом соревновании.