– Да, это и была на самом деле реальность. Ты несколько раз просыпался, подсознательно желая проведать Лину. Ты никогда на самом деле не любил эту женщину, но определенно испытывал к ней теплые чувства, от чего тебе было совестно за то, что ты ее бросил наедине с реальностью. Но как видишь, у нее все в порядке, за три года, что ты спишь, она уже сумела начать новую жизнь, второй раз женилась, и они теперь ждут ребенка.
– Кошмар.
– Реальность, Вить.
– Ну а ты, почему ты оказалась в моем сне? Я ведь тебя даже толком не помню.
– Я, если так будет корректно сказать, светлый образ. Школьная любовь всегда остается в памяти как образец чистого чувства. Конечно я не та Аня, которую ты знал в реальности, но я идеальная Аня которую ты сохранил в памяти.
– А зачем мне было обрекать тебя на такую страшную участь?
– Ты уверен, что убил собственную жену, и если у меня не было за плечами такой трагедии, то любую связь со мной ты бы воспринял как измену Лине. А так чувство жалости ко мне позволяет тебе попрать свои принципы.
– Но почему я должен был понять все это именно сейчас, в паре кварталов от дома? – спросил я, подходя к окну и смотря на бушующую стихию.
– Потому что ты не должен потерять мотивацию. Если ты дойдешь до дома, то чувство вины более не будет терзать тебя, а это для тебя недопустимо. Ты создал такой мир, в котором ты был обречен чувствовать вину всю свою жизнь, и ты сам себе возвел непреодолимые препятствия на пути домой. Однако тут ты смог сам себя перехитрить.
– То есть.
– Сколько раз этот мир пытался заставить тебя повернуть назад? Помнишь зимнюю вылазку? Тогда получилось с призраком девушки. Но за два года прошедших с тех пор ты воспитал в себе такую несгибаемую волю, что даже сам не смог с ней справиться. И теперь ни призраки, ни мои просьбы, ни стихия, ничего не смогло заставить тебя повернуть назад. И вот остался последний твой шанс, осознание.
– Но если я осознаю, что сплю, то зачем мне продолжать спать?
– Тебе здесь хорошо, даже не смотря на то, что ты думаешь иначе, ты сейчас ровно там, где хочешь быть, и видишь того человека, которого хочешь видеть. Подумай сам, проснувшись, нужен ли ты кому-нибудь? У Лины новая жизнь, тебе в ней места больше нет. Тот мир не изменился, ты спишь и не видишь того мира, поэтому не известно, сколько людей, так же как и ты, ушли в глубокий сон, но, судя по тому, что Лина смогла спокойно начать новую жизнь, подобных тебе не очень много. Ты уверен, что хочешь проснуться?
– Юль, это все равно больше похоже на бред.
– Что ж, тогда у тебя остался единственный аргумент против самого себя. Ответь мне, в чем главная особенность нового, доступного устройства Станкича?
– Оно не передает боль… – тут меня будто окатили ледяной водой.
– Да, Вить, все правильно. Разбирая Петровичем бровь не болела, ссадина на руке, когда ты выбил дверь в деревенском доме, не болела, и таких примеров наберется за три года не один десяток.
– Неужели я и правда сплю?
– Есть только один способ проверить, – Юля протянула мне обычную английскую булавку. – Но знай если ты сейчас осознаешь, что спишь, то тут же проснешься, если же ты сейчас откажешься от этого, то мы с тобой вернемся в деревню и будем жить, ровно так, как и собирались, ты будешь все так же мучиться виной, периодически безуспешно пытаясь добраться до дома.
– Но как я смогу жить дальше здесь, ведь я уже знаю, что сплю?
– Ты просто забудешь этот разговор.
– Я думаю это будет не так-то просто, – грустно ухмыльнулся я.
– Почему? Ты же сумел полностью забыть о том, что тебе делали операцию по установке устройства Станкича, причем сделал это без особого труда.
Тут знакомый холодок прошелся по спине, и старая мысль, прочно сидящая где-то на подкорке, наконец-то прорвалась наверх. Это та самая мысль, которая впервые посетила меня еще в Юлином хранилище, когда я, проснувшись и пройдясь по хранилищу, не найдя Юли, решил что все это была галлюцинация.
– Тебя нет! – закричал я.
– Что?
– Тебя нет, Юля. Ты не существуешь. Я никогда не встречал тебя. От одиночества я сошел с ума, и теперь меня мучают галлюцинации. Я просто с безумным, пустым взором хожу в окрестностях хранилища, и разговариваю сам с собой, считая, что все это, – я обвел комнату рукой. – Существует на самом деле. Из-за моего безумия люди в хранилище вероятно погибли, и это действительно страшно, а вовсе не тот бред, что ты сейчас рассказала. Я еще давно это понял, когда был в твоем хранилище, уж больно все не логично.
– Возможно, ты и прав, но как бы не обстояли дела на самом деле, у тебя теперь только два пути при трех результатах. И так, ты можешь уколоть себя булавкой и, почувствовав боль понять, что ты прав и это лишь галлюцинации, на пару часов ты вернешь себе осознанность, но потом горячка вернется, и ты все забудешь. Но вдруг ты ничего не почувствуешь и проснешься, тогда тебе придется отказаться от этого мира, который ты сам с таким трудом создавал. Или, и я прошу тебя сделать именно это, просто оставь булавку на столе и пошли домой, твой мозг сам подотрет память, где это необходимо, и впредь ты никогда не вспомнишь об этом дне.