Глава 43
Слэйн
Меня учили выживать только самому. Никого не спасать, а думать исключительно о себе и своём будущем. Я легко смотрел на то, как мои жертвы совершают самоубийство. Не просто так я сидел недалеко от моста, а упивался своей властью и тем, что люди принадлежат мне, и я могу сделать с ними всё, что захочу. Я не врал насчёт этого Энрике и, действительно, видел слишком много самоубийств. А потом я увидел её там же. В тех же местах, где стояли мои жертвы. Я ждал. Улыбался, наблюдая за тем, что же она решит и что предпримет. Затем мне стало обидно. Я так думал, что это была обида из-за стольких приложенных усилий, которые она решила перечеркнуть, заставив меня отругать её за глупость. Нет, то была не обида, а страх. Он родился уже в то время, но был очень слаб. Я его не замечал. Я многое не замечал, считая, что всё идёт по плану, пока животное внутри меня не стало сильнее. Я не успел проконтролировать этот момент, и мне на губы попала кровь Энрики. Потом всё стало ещё хуже. Я не помню себя в те моменты, когда мне приходилось рычать и мысленно превращаться в волка, но прекрасно помню те моменты, когда чувствовал себя живым.
Весь мой план состоял в уничтожении врага, но врага-то не было. Я его себе выдумал, а жертва превратилась в самую красивую волчицу на моей памяти. Она стала моей стаей. Только моей. И я хотел, чтобы так было всегда. Я обязан был забрать Энрику себе, чтоб никто не посмел забрать её у меня. Пусть я бы прятался, держался от неё подальше, но сам факт меня успокаивал бы. Моя боль изводила меня, пока не потухла в одно мгновение.
Я смотрю на Энрику, спящую на кушетке в палате интенсивной терапии. Она бледна, бессильна, и это всё ради меня. Я ни разу не винил себя за то, что уничтожал людей. Ни разу. А сейчас я виню себя за всё, что касается Энрики. Я просто понял, что люблю её, даже не зная ничего об этом чувстве. И в то же время я не верю в прощение для меня. Я убил нашего ребёнка. Он погиб из-за меня. Энрика не хотела детей. Я заставил её забеременеть. Она даже понятия не имела о том, что мы не предохранялись. Я сделал это специально, как и теперь пытаюсь всё исправить.
Я попросил хирурга вытащить из-под кожи Энрики отслеживающий чип. Хотя мне до сих пор больно, но я стараюсь поступать правильно, но вот отпустить её руку не могу. Я держусь за неё. Энрика моё спасение из этого ада. Без неё я не выживу. Я больше не смогу быть один, зная, что моя волчица настоящая и находится не рядом со мной. Вот это и есть одержимость. Вот та причина, по которой я не могу её отпустить. Я люблю Энрику и схожу с ума от боли, думая о том, что она уйдёт от меня, когда сообщу ей о том, что я лживый подонок и уже давно перестал писать схемы. Их нет в моей голове. По крайней мере, нет желания добиться цели убить Энрику. Я врал. Много врал.
Позвоночник напрягается, и я непроизвольно принюхиваюсь, а затем тихо рычу, учуяв опасность. Привычка. Мне она нравится. Точнее, она нравится Энрике, а я не могу прекратить быть животным.
— Тебе здесь не место, — тихо рыкаю на мать. Я смотрю на эту женщину и ненавижу её. Ненавижу за то, что Энрика обличила её передо мной. Хотя я всё знал о ней, но Энрика произнесла это вслух, и я, наконец-то, понял, что больше не должен воспринимать Сальму, как мать. Она ещё одна из тех, кто меня предал, отвернулся и бросил. Она никчёмная. Она ничтожество и не заслуживает даже мыслей о ней.
— Не выгоняй. Я пришла сюда не для того, чтобы просмеяться. Я переживаю за неё, но врачи говорят, что Энрика будет в порядке. Пара швов на затылке, сотрясение мозга и несколько ушибов. Желудок промыли, и скоро она должна очнуться, — шепчет Сальма.
— Тебе какое дело? Уходи. Я не хочу, чтобы ты находилась здесь. Ты отравляешь собой кислород. — Я сильнее сжимаю руку Энрики, напоминая себе, что не могу убить мать. Я не должен. Не на глазах у Энрики. Не сегодня. Я и так уже убил нашего ребёнка.
— Слэйн, прошу, не нужно так со мной.
— А как нужно? — резко поднимаю на неё взгляд. — Как нужно? Терпеть тебя? Жалеть? Страдать из-за тебя? Любить тебя? За что? Не за что. Ты мне никто, как и Энрике, поэтому пошла вон.
— Я ведь хотела помочь, Слэйн. Да, я плохая мать. Я уже поняла это. Ты ненавидишь меня, как и Энрика. Я не могу изменить вашего отношения ко мне. Я не хотела быть твоей матерью и не чувствую себя ей.
— Я тоже не чувствую себя твоим сыном. Ты чужая. Ты не моя стая. А она моя. — Я быстро показываю на Энрику.
— Я не знала. Если честно, то я не верила тебе. Да тебе никто не верил, Слэйн. Ты хреновый мужчина и уж точно не подходишь Энрике. Ты её травил, издевался над ней, сделал из неё жертву, уничтожал её, насиловал морально, опаивал. И это лишь малое, что ты с ней сделал. Почему мы должны были верить, что ты, правда, умеешь чувствовать. Ты пользовался добротой и искренностью этой девочки. Ты мстил нам через неё. Она стала твоим оружием, как и нашим против тебя. Твой отец никого и никогда не любил. Он убил всю вероятную любовь во мне к тебе, Слэйн. И я тоже никогда не смогу полюбить тебя, а вот она, — Сальма смотрит на Энрику и тяжело вздыхает, — любит. Не знаю за что тебя можно любить, но, видимо, и в тебе что-то есть. Не для нас. Для неё.